Битва за Рим

– Принцепс сената Луций Валерий Флакк, Гней Октавий, курульные магистраты, консуляры, отцы, внесенные в списки. Прежде чем высказаться о словах прорицателя Куллеола, я должен поведать вам о происшедшем вчера в храме Великого Бога. Я, как всегда, прибирался в целле, как вдруг обнаружил позади постамента статуи Великого Бога лужицу крови. Рядом лежала голова птицы – дрозда, merula. Это прозвище ношу я сам. На что же взирал я, тот, кому по древнейшим нашим, самым почитаемым законам запрещено становиться свидетелем смерти? На свою смерть? На смерть Великого Бога? Не зная, как истолковать это предзнаменование, я обратился к великому понтифику, но и он не знал. Тогда мы обратились в особую коллегию младших жрецов, decemviri sacris faciundis, и попросили их заглянуть в Книги Сивиллы, но и они не дали ответа.

Завернутый в двухслойный плащ, как требовал его сан, Мерула обильно потел, чего с ним отродясь не бывало; все его гладкое круглое лицо под остроконечным шлемом из слоновой кости блестело от пота. Сглотнув, он продолжил:

– Но я кое-что выяснил сам. Найдя голову дрозда, я стал искать тело птицы и нашел под золотым плащом статуи Великого Бога ее гнездо. В нем лежали шесть мертвых птенцов. Мне понятно, что это, должно быть, натворила кошка: поймала птицу и съела, оставив только голову. Но до птенцов не добралась, и они умерли от голода.

Фламин Юпитера поежился:

– Я нечист. После этого заседания сената я должен продолжить церемонии по очищению себя и храма Юпитера Всеблагого Всесильного. То, что я стою перед вами, – результат моих раздумий о знамении, и не столько о гибели дрозда, сколько обо всем случившемся. Однако лишь после того, как я услышал слова Публия Корнелия Куллеола, произнесенные в пылу столь не свойственного ему пророческого исступления, до меня дошел весь истинный смысл.

В сенате стояла мертвая тишина, все глаза были обращены на фламина Юпитера, слывшего человеком честным до наивности, что побуждало принимать его речи всерьез.

– «Цинна» не значит «дрозд», – продолжил жрец, – но это слово значит «пепел», в него, в пепел, я и превратил голову мертвой птицы и тела шести птенцов. Как требовал того очистительный обряд, я предал их огню. Я, конечно, могу только гадать об истинном значении всего этого, но сейчас мне представляется, что знамение указывает на Луция Корнелия Цинну и шесть его плебейских трибунов. Они прогневали Великого Бога, из-за них Риму грозит огромная опасность. Кровь означает, что из-за консула Луция Цинны и тех шестерых трибунов произойдут раздоры и смуты. Я нисколько в этом не сомневаюсь.

Сенат загудел, решив, что Мерула закончил, но стих, когда он снова заговорил.

– И еще одно, отцы, внесенные в списки. Ожидая в храме великого понтифика, я взглянул для утешения в улыбающееся лицо статуи Великого Бога. Оно хмурилось! – Он задрожал, бледный как полотно. – Я выбежал из храма, потому что не смог находиться внутри.

Его волнение передалось остальным, гудение возобновилось.

Гней Октавий Рузон, поднявшись, уставился на братьев Цезарей и на великого понтифика Сцеволу так, как смотрела, должно быть, та кошка на голову сожранного ею в храме дрозда.

– Полагаю, члены сената, теперь наш долг – выйти на Форум и с ростры рассказать всем о случившемся. Вы спросите тех, кто вас выслушает, что они об этом думают, после чего сенат продолжит заседание.

Рассказ о случившемся с Мерулой в храме и о пророчестве Куллеола прозвучал с ростры; слушатели пришли в ужас, особенно после данного Мерулой разъяснения и слов Октавия, что он потребует отстранения Цинны и всех шестерых народных трибунов. Никто из присутствующих не возражал.

Вскоре после этого Гней Октавий Рузон повторил в сенате, что Цинна и народные трибуны должны быть лишены их магистратур.

Тогда слово взял великий понтифик Сцевола:

– Принцепс сената, Гней Октавий, отцы, внесенные в списки! Как всем вам известно, я – один из самых преданных сторонников римских установлений и законов, которые из них вытекают. По моему мнению, не существует законного способа отстранить консула от власти до истечения срока его полномочий. Однако есть еще религиозные запреты и ограничения. Не может быть сомнений, что Юпитер Всеблагой Всесильный выразил свою озабоченность двумя способами: через собственного жреца и через старца, известного своими правдивыми предсказаниями. Учитывая эти два почти совпавшие события, я предлагаю объявить консула Луция Корнелия Цинну nefas, святотатцем. Формально это не лишает его консульской магистратуры, но нечестивец не может исполнять обязанности консула. То же самое относится к плебейским трибунам.

Как Октавий ни хмурился, понтифика лучше было не перебивать; казалось, Сцевола придумал выход – увы, такой, что Цинна избегал смертного приговора, а целью Октавия была расправа. Цинну необходимо было вывести из игры!