Битва за Рим

Союз новых консулов, Гнея Октавия Рузона и Луция Корнелия Цинны, был в лучшем случае непростым, а в худшем выливался в прилюдные споры в сенате и на Форуме, заставлявшие весь Рим гадать, который из двоих одержит верх. Первый порыв низложить Суллу окончился ничем, когда Помпей Страбон обратился к Цинне с учтивым частным письмом, где уведомлял, что если тот желает остаться консулом – а его ручные народные трибуны желают остаться в живых, – то Луция Корнелия Суллу следует с миром отпустить на Восток. Зная, что Октавий – человек Помпея Страбона и что единственные остающиеся в Италии легионы подчиняются двум наиболее непреклонным союзникам Суллы, Цинна напустился на своих народных трибунов Вергилия и Магия, не желавших сдавать своих позиций; в конце концов Цинне пришлось прямо сказать им, что если они не передумают, то он сам переменит мнение, перейдет на сторону Октавия и вышвырнет их с Форума и из Рима.

В первые восемь месяцев консульства у Октавия и Цинны хватало проблем в Риме и в Италии; казна была по-прежнему пуста, и приток денег никак не налаживался, к тому же Сицилия и Африка второй год страдали от засухи. Тамошние правители, Норбан и Секстилий, получили приказ сделать невозможное под страхом лишения преторского империя, но добиться снабжения столицы хлебом, пусть для этого пришлось бы даже покупать зерно под векселя, поручителями по которым выступят их солдаты. Никакие соображения уже не принудили бы консулов и сенат к повторению событий, приведших к недолгой славе Сатурнина, воспользовавшегося голодом римской черни; неимущих необходимо было накормить. Сталкиваясь с некоторыми из тех ужасных затруднений, что мешали Сулле в его консульский год, Цинна не брезговал ни одним источником дохода, какой только мог найти; обоим наместникам в Испании были отправлены письма с требованием выжать из их провинции все до последней капли. Наместнику Галлии Публию Сервилию Ватии велено было идти в варварской Заальпийской Галлии на любой риск, одновременно хорошенько нажав на кредиторов в Италийской Галлии. Получив гневные ответы, Цинна сжег их, прочтя только начало. У него оставалось два невыполнимых желания: чтобы Октавий взял на себя больше неблагодарных задач и чтобы Рим по-прежнему мог получать доходы от провинции Азия.

Кроме всего прочего, на Рим оказывали давление имевшие теперь избирательные права италики, горько сетовавшие на статус в своих трибах, хотя согласно leges Corneliae их голоса в трибах вообще потеряли вес. Их аппетит разожгли законы Публия Сульпиция, отмена которых не могла их не прогневить. Даже после двух с лишним лет войны среди италийских союзников оставались важные люди, которые теперь засыпали сенат письмами с жалобами от собственного имени и от имени менее знатных италийских собратьев. Цинна рад был бы пойти им навстречу и в законодательном порядке распределить всех новых граждан поровну по всем тридцати пяти трибам, но ни сенат, ни старший консул Октавий на это ни за что не согласились бы. Законы Суллы связывали Цинну по рукам и ногам.

Первый луч надежды блеснул в месяц секстилий; согласно донесениям, Сулла увяз в Греции и лишился возможности нагрянуть в Рим, чтобы обеспечить выполнение своих законов и поддержать своих сторонников. По мнению Цинны, пришло время наладить отношения с Помпеем Страбоном, по-прежнему сидевшим в Умбрии и в Пицене со своими четырьмя легионами. Никому не сказав, куда направляется, даже жене, Цинна устремился на встречу с Помпеем Страбоном, чтобы узнать, что тот думает теперь, когда Сулла с головой погрузился в войну с Митридатом.

– Я готов заключить с тобой такую же сделку, какую раньше заключил с другим Луцием Корнелием, – молвил косоглазый владыка Пицена, не оказавший гостю теплого приема, но, по крайней мере, выслушавший его. – Ты не мешаешь мне и моим людям в моем углу нашего великого, огромного римского мира, а я не тревожу тебя в могучем городе.

– Так вот о чем вы условились! – воскликнул Цинна.

– Именно об этом.

– Мне необходимо пересмотреть многие изменения, внесенные другим Луцием Корнелием в нашу систему управления, – заговорил Цинна, стараясь, чтобы его голос звучал бесстрастно. – Кроме того, я хочу поровну распределить новых граждан по всем тридцати пяти трибам, и мне нравится мысль о распределении по трибам римских вольноотпущенников. – Как ни отвратительно ему было просить дозволения на необходимые действия у этого пиценского мясника, он сделал над собой усилие и невозмутимо продолжил: – Как ко всему этому относишься ты, Гней Помпей?

– Поступай как знаешь, – безразлично бросил Помпей Страбон, – главное, не трогай меня.

– Даю тебе слово, что не трону тебя.

– Много ли значит твое слово, Луций Цинна? Не больше чем твои клятвы?

Цинна залился густой краской.

– Той клятвы я не давал, – ответил он с достоинством. – Я все время сжимал в руке камень, и это лишило клятву силы.

Помпей Страбон запрокинул голову; его хохот напоминал лошадиное ржание.

– Какие мы адвокаты с Форума! – проговорил он, отсмеявшись.

– Я не связан клятвой, – повторил все еще красный Цинна.