Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Картины на историческую тему составляют весьма заметную долю финансируемых государством фильмов. Наиболее известными стали фильмы о военной и спортивной истории и о космосе — о том, чем гордятся россияне: «Сталинград», «Движение вверх», «Лед», «Легенда № 17», «Салют-7», «Т-34». Другие фильмы оспаривают элементы «устаревшего нарратива», сложившиеся на протяжении поколений оценки событий и явлений прошлого. Так, создателей фильма «Союз спасения» многие рецензенты обвинили в искажении образа декабристов ради идеи о бессмысленности выступлений против власти. В самом деле, продюсер фильма Анатолий Максимов утверждал, что идея фильма пришла к нему и руководителю Первого канала во время протестов на улицах Москвы зимой 2011–2012 года: «Однажды Константин Эрнст сказал: „Слушай, это же 1825 год!“» В том же интервью он называл декабристов «креативным классом», используя словосочетание, ставшее популярным в 2012 году, а потом объяснял мотивы выбора музыкальных тем «Союза спасения»: «В партитуру Дмитрия Емельянова вплетены разные мелодии 1990-х годов, воздуха свободы и ветра перемен… У многих, кто будет смотреть „Союз спасения“, — это музыка из своего личного прошлого, возможно, вызовет свои переживания, и нам это было очень важно, чтобы сблизить времена»[75].

Критически настроенный Антон Долин именно эту идею в фильме и уловил: «В разгаре „московское дело“, где реальные сроки получают люди, бросившие в росгвардейца пластиковый стаканчик или случайно схватившие его за руку, и президент вслух это одобряет („А потом стрелять начнут!“ — ну прямо как декабристы). Сфабрикованное дутое дело „Нового величия“ могло бы показаться пародией на процесс декабристов — если бы только не унижения и пытки, которым подвергаются ничего не совершившие молодые люди». Долин считает, что «Союз спасения» выглядит как «одобрение политики государственного террора по отношению к несогласным»[76]. Существует мнение, что все современное российское кино использует прошлое для утверждения нарратива об универсальном могуществе государства и слабости общества[77].

Ряд исторических фильмов оказался успешным в прокате, другие провалились, однако исследователи кинополитики утверждают, что Министерство культуры рассматривало патриотизм как важный фактор при решении о финансировании новых работ[78]. Для продюсеров и режиссеров, однако, создание новой картины является процессом «медиации» между замыслами чиновников и запросами зрителя. Фильмы и отвечают на эти запросы, и формируют их. Исследователи отмечают, что водораздел можно провести примерно по 2008 году: в исторических фильмах, снятых до этого года, критически оценивается прошлое России, зачастую они содержат оценку государства как источника насилия. Фильмы, снятые после 2008 года, сосредоточены на конфликте с внутренним или внешним врагом; «история больше не источник новых вопросов, а попытка найти простые ответы»[79].

В 2016 году разногласия между государственными мифотворцами и сторонниками документального подхода к прошлому приобрели публичную форму, когда директор Государственного архива РФ Сергей Мироненко опубликовал на сайте архива данные о том, что «подвиг 28 панфиловцев» под Москвой осенью 1941 года в том виде, в каком он вошел в учебники, был изобретением военной пропаганды[80]. Министр Мединский, который только что поддержал съемки кинофильма «28 панфиловцев», публично отчитал Мироненко, заявив, что «руководители госархивов должны вести свои исследования, но жизнь такова, что люди оперируют не архивными справками, а мифами»[81]. Вскоре Сергей Мироненко вынужден был уйти с должности директора архива.

Компьютерные игры

Для молодых поколений компьютерные игры (раньше их называли видеоиграми) стали важным источником информации о мире, в том числе об образах прошлого. При очевидной условности игровых «миров» они задают рамки представлений об истории, ее взаимосвязях или о возможных альтернативах, «развилках». Множественность вариантов развития, заложенная в большинство компьютерных игр, созданных по мотивам реального прошлого, вероятно, помогает формировать гибкость в выборе исторических нарративов. Стратегические игры, такие как «Цивилизация» (Civilization) Сида Мейера, имели явный обучающий элемент, связывающий последовательности технологического, культурного, военного и политического развития в единое полотно.