Битва за Клык

— Тогда делай это, — промолвил он наконец, и в голосе уже не звучало обвинение. — Но избавься от этой меланхолии. И тогда я поверю решению Грейлока.

Россек проворчал, стремясь проскочить мимо волчьего жреца. Клетки для тренировок манили его, там можно было выместить горечь и разочарование.

— И еще кое-что, — сказал вдруг Клинок Вирма, положив руку на грудь Россека и не давая уйти. — Охотник, что сейчас лежит в моих залах, Аунир Фрар. Он будет жить.

Россек невольно почувствовал, как волна облегчения затопила его с головой, и ему пришлось изо всех сил стараться, чтобы скрыть ее.

— Спасибо, что сказал мне об этом.

— Но не ты принес его к творцам плоти.

Россек покачал головой.

— Его принес ривенмастер.

— Да, я знаю. Как его зовут?

Россек мгновенно вспомнил имя. Смертный из Клыктана, с усталым, честным лицом.

— Морек. Морек Карекборн. Почему ты хочешь это знать?

Клинок Вирма уклонился от ответа.

— Для полноты сведений, — сказал он наконец, опустив руку и давая Россеку уйти. — Ничего важного. А теперь иди. Помни мои слова. Да пребудет с тобой длань Русса, Тромм.

— И со всеми нами, — отозвался Россек, прежде чем нырнуть в темноту, ведущую обратно в Ярлхейм, где Волки готовились к бою.

Чудовища крались в чернильной мгле Печати Борека, исчезая за громадными колоннами. Они безмолвно скользили, прильнув к земле. Лишь когда желали объявить о своем присутствии, они нарушали маскировку, сверкая громадными чистыми глазами или издавая низкое утробное рычание.

Невозможно было определить, сколько их. Временами казалось, что из Подземелья Клыка выбралась пара десятков существ. Но в иные моменты было похоже, что их несколько сотен. Что-то притягивало их к жилым секторам Этта, и что бы это ни было, оно продолжало творить свою магию. С тех пор как Бьорн явился из Хранилища Молота со свитой из монстров, никто не мог отрицать, что у них есть право быть здесь. Но это не означало, что кэрлы были от них в восторге или что они не делали знак копья всякий раз, когда вынуждены были проходить мимо косматых созданий.

Так что отряды смертных держались подальше от темных углов пещеры. Все лестницы и лифтовые шахты, ведущие вверх и вниз, находились в западной части, поэтому и защитные сооружения расположились именно здесь. Как и в Клыктане, здесь установили огневые линии и в ключевых точках возвели баррикады. Сюда срочно доставлялись боеприпасы, строительные материалы и броня. Кое-что было совсем недавно выковано и отлито в яростных глубинах Хранилища Молота и еще не остыло.

Фрейя участвовала в этой работе, хотя основную часть времени проводила с Альдром. Как и у большинства дредноутов, его пост находился в Печати Борека, и теперь он ждал начала действий. Когда появятся враги, его орудия будут на первой линии, вместе с боевыми братьями обрушивая огненный ад на захватчиков.

Дредноут становился все менее странным, по мере того как тускнели его воспоминания о заключении в гроб. Жалобы на неудобство и потерю сменились обнадеживающей решительностью. Фрейя могла сказать, что он с нетерпением ждет битвы. Ему сложно было пробудиться из Долгой Тьмы и затем проводить дни в подготовке и ожидании. Он предпочел бы выйти из укрытия прямо в бурю вражеского огня. Но вместо этого приходилось терпеливо ждать, пока трэллы-сервиторы снуют вокруг, проводя непонятные ритуалы и готовя его адамантиевый саркофаг к бою.

— Так на что это похоже? — спросила Фрейя, в минуту отдыха жуя черствую полоску сушеного мяса.

— Что именно?

— Когда над твоей броней так трясутся, — пояснила девушка. — Ты ощущаешь прикосновения к ней, как к коже?

Фрейя уже чувствовала, когда начинала раздражать Альдра. Она не знала как — в конце концов, он не подавал никаких знаков и внешне никак не выражал своих чувств, — но впечатление было довольно сильным.

— Это любопытство. Недостаток почтения. Откуда оно у тебя?

Фрейя ухмыльнулась. Она не считала Альдра угрозой. Несмотря на громадное число убитых им врагов, до которого далеко было любому ярлу, он странным образом казался наивным и занимал ее так, как никогда ни один из живых Кровавых Когтей.

— Моя мать. Она пришла из снегов и выдержала все испытания.

Рассказывая, Фрейя вспомнила ее лицо, лишенное тонкости и изящества, как, впрочем, и собственное. Кудрявая копна светлых волос. Жесткая линия рта, который так редко улыбался. Кожа, загрубевшая от постоянной работы и трудностей. Но глаза, темные, искрящиеся глаза, они выдавали яркий, живой ум, пытливую, упрямую и своевольную душу, которой всегда чего-то не хватало. Даже в самом конце, когда обострилась болезнь, которая и убила ее, эти глаза оставались живыми и пытливыми.

— Тебе следует научиться контролировать это.

— Я знаю, — утомленно отозвалась девушка. — Это ведет к проклятию.

— Да, верно.