Читаем Битва на поле Куликовом полностью

— А как ваш двор найти? — спросил Доронка.

— Э-э-э! — засмеялся Степан. — Наш двор крыт светом, а обнесен ветром. Как найдете такой, заходите, гостям всегда рады. Вот Ерофейка сведет вас.

— Дядя Степан, — сказал Ерофейка, когда они уже отошли от усадьбы Ильи, — а Юрка о доспехах печется, чтобы на Орду идти.

— Славных друзей нашел, — ответил Степан.

Вспомнил тут Ерофейка, что он подмастерье, и сказал:

— Дядя Степан, а ведь надобно бы Илейке и баню срубить.

— Это так. Да не начинай дело с конца, не надевай на лошадь хомут с хвоста! — И Степан потрепал Ерофейку по вихрастой голове.

В воскресный день Ерофейка пришел за Юркой и Доронкой и повел их к себе.

— Вот наш двор, — сказал он, когда мальчики подошли к полуземлянке.

— Что же у вас дом такой? Сами плотники, — удивился Юрка.

— Да мы на одном месте не живем, — объяснил Ерофейка. — Дядя Степан ходит по городам да селам, избы рубит. Отстроит Москву — дальше пойдет. Так вот и меня подобрал на дороге.

Степан появился в открытой двери:

— А! Вот и гости! Заходите! Не робейте!

Мальчики вошли в жилище и сразу ничего не могли разглядеть со свету.

Маленькое оконце вверху, прорубленное в двух соседних бревнах, было снаружи закрыто деревянным задвижным ставнем. Свет едва проникал через второе, такое же крохотное оконце.

Степан хотел повеселить мальчиков и, ставя на стол угощение, потчевал их с прибаутками. И Юрка, и Доронка смущались, они первый раз в жизни были в гостях.

Тут у избы запричитали нищие, прося подаяния.

— Брюхо-то у людей есть, да, видно, нечего есть. — С этими словами Степан позвал нищих.

Слепая старуха да мальчик-поводырь взяли милостыню, а войти отказались.

Третий нищий, едва наступавший на больную, может быть, ушибленную или стертую во время странствий ногу, вошел. Широко перекрестился на передний угол, где полагалось быть иконе, и только потом пожелал здоровья хозяевам и сел на самый край лавки за стол.

— Да ты, христианин, присаживайся поудобней, — радушно сказал ему Степан.

Мужик чуть-чуть подвинулся.

— Откуда путь держишь? — спросил Степан.

— Из села. Не знаю, куда и податься. Вот пока иду, Христовым именем кормлюсь, — отозвался странник.

— Знать, не от добра идешь, коль бредешь сам не знаешь куда.

— Худо, — ответил с тяжким вздохом мужик. — Одна нога обута, другая разута.

А был этот странник не кто иной, как Фетка.

Жаловался Фетка плотнику Степану:

— Половину урожая отдай. А как урожая-то бог не дал ни мне, ни моему… — Фетка запнулся и вдруг себе на удивленье сказал: — Ни моему тверскому боярину. Спалил все сухмень. И нет у меня ни пол-урожая, ни целого. Нечего мне отдавать… — Фетка опустил голову на стол. Разомлел человек от горячего варева.

Степан тяжело вздохнул:

— Бежишь, брат, с тверской земли, ищешь лучшей доли на земле московской. Готов поклониться нашему князю Дмитрию Ивановичу, известному врагу твоего, тверского. Ведь так?

— От голоду не то князю — кошке поклонишься в ножки. — В голосе Фетки зло зазвенело. — Это князь князю враг. А мне и тот и другой все един князь. На убогого везде капает. Набежит ли на московскую землю тверской князь — христианам горе: села горят, урожай гибнет, скот угоняют. А московский князь придет на землю тверскую — горе все то же, и опять христианину. Вразумил бы их бог на дружбу, да пошли бы все вместе на Орду, чем друг друга топтать.

Внемлют три друга, к каждому слову прислушиваются.

Ерофейка вдруг вспомнил стол с петушком, и ему стало грустно.

— А великий князь Дмитрий Иванович, как ты думаешь, для чего всех князей приводит под свою руку? — обратился Степан к гостю.

— Помогай ему бог, — ответил Фетка.

— А кто сильней, московский князь Дмитрий иль Орда? — решился спросить Юрка.

— Ишь ты, — улыбнулся Фетка. — Голод всех сильней.

— Ну и нет! — возразил тут Доронка. — Меч всех победить может. Меч всех сильней.

— Богатство всего сильней, — сказал тогда Фетка.

— Нет! — ответил ему Ерофейка. — У игумена Сергия Радонежского никакого богатства не имеется. Живет он в бедной обители, а все к нему на поклон за вещим словом ездят. Слово всего сильней!

— Бог самый сильный, — сказал Юрка.

— Богу-то молись, а сам трудись, а то с голоду помрешь, — возразил ему Степан. — Вот знал бы Фетка хоть какое-нибудь ремесло — прокормился бы в городе.

Да не плотник Фетка, не сапожник, не портной, он крестьянин, возделыватель земли своей родной.

— Вот те и деревня, — сказал Степан для Ерофейки и, обращаясь к мальчикам, пояснил, что собирается Ерофейка, как вырастет, уйти в деревню и Степана увести с собой на свое дворище: уж больно любит землю, сенокос, грибы да ягоды в лесу. — Сиди уж в Москве. От добра добра не ищут.

Ерофейка молчал.

— А мы с дядей Степаном были у Сергия Радонежского! — похвастался Ерофейка.

— Ой! — удивился Юрка. — Поведай!

Тут плотник Степан почему-то нахмурился:

— Идите во двор. Там и сказывай, коль охота.

Степан и Фетка улеглись на лавках соснуть — на то и праздник воскресенье. А мальчики вышли во двор, сели на травку.

— Ну! — торопил Юрка Ерофейку. — Сказывай!

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза