Битва на поле Куликовом

Слушал Степан переливчатый звон, и пришли к нему новые мысли, сложились в решение: «Уйдет рать московская, и кто знает, не рассорятся ли опять Борис и Дмитрий Константиновичи? Нет, надо уходить из Нижнего Новгорода в Москву. Только сильный князь даст спокойную, мирную жизнь, без страха за будущность, а главное — за Ерофейку. Его растить надобно, в руки свое ремело передать».

И отправились плотник Степан со своим сыном Ерофейкой в Москву.

ВСЕХСВЯТСКИЙ ПОЖАР

Веселой масленицей проводили зиму, и пришла на Русь весна. Стал сходить снег с полей, и зазеленели под теплым солнышком озимые всходы, буйные, дружные. «Быть урожаю богатому», — радовались люди. Крестьяне с утра до ночи в поле: сеют яровые, перепахивают землю, оставленную под пар.

Но ласковая весна 1365 года обернулась вдруг знойным летом, ни капли дождя не упало на истомившуюся землю. Засуха: сгорели посевы, облетели раньше срока листья с деревьев, пересохли ручьи. Воздух, казалось, курился.

Иногда Москву застилало дымом, который несли ветры издалека — где-то горели леса, подожженные солнцем, а может, беспечным или злым человеком. Душным, знойным днем, когда, казалось, людям нечем было дышать, загорелась в Москве церковь Всех Святых. Кинулся народ тушить, да где там!

Будто нечистая сила обернулась бурей и понесла пламя на посад, в Заречье, на Кремль.

Словно ненасытное чудовище, страшный пожар без разбора пожирал дома и бояр, и купцов, и простых людей.

Набросилось разъяренное пламя на дубовый кремль Ивана Калиты: рушился, рассыпаясь искрами, дощатый навес над стенами, пылала наружная стена с бойницами, высокими кострами занялись квадратные проездные и восьмигранные глухие башни, так возведенные, чтобы можно было вести обстрел врагов из луков вдоль наружных стен.

Горел город: будто огненные кони скакали по нему, воспламеняя все на своем пути.

Страшен был всехсвятский пожар: неистовство огня, треск горящего сухого дерева, вой ветра, вопли людей, рев обезумевших от страха домашних животных…

Через два часа Москвы не стало. Только каменные церкви, стоявшие, будто призраки, среди огромного дымящегося пожарища, уцелели и подсказали юному князю, что новый Кремль должен быть каменным.

* * *

Уничтожил пожар Москву, задал плотникам работу. На плотников спрос велик. Приглашают их нарасхват: и бояре, и купцы, и ремесленники.

По всей Москве пахнет смолой да свежей древесиною — рубят мастера дома из еловых бревен добротных. Стучат топоры и в Зарядье, и в Загородье, и в Кремле. А на Великой улице рядятся на работу Степан с Ерофейкой. Надобно литейщику Илейке ставить избу на пожарище, где стоят лишь печь да домница. Кузнец тут раньше жил, Доронкин отец.

Рад литейщик Илейка: хорошее место для усадьбы ему досталось, и улица от торга недалече. Рядятся Илейка со Степаном:

— Вот тут, на прежнем месте, должон дом быть; большой дом, пятистенный.

Ерофейка стоит рядом, слушает — смекает он уже в деле плотницком. Недаром его дядя Степан своим подмастерьем зовет.

«Стало быть, — думает Ерофейка, — дом будет из двух комнат, разделенных бревенчатой толстой стеной. И сени будут».

— И частокол чтоб по старому месту, вот тута, — слышит он голос длиннобородого Илейки.

Стал Степан о плате за работу договариваться. И Ерофейка отошел в сторону: о деньгах толковать не его дело.

А рядом, тоже на месте сгоревшего жилья, артель плотников дом ставила: как раз настилали мастера пол из толстых тесанных топором досок. Клали доски, плотно пригоняя друг к другу. Искусно плотники работают. Загляделся Ерофейка. И не заметил, как к нему два мальчика подошли, один светлоголовый, а другой смуглый, чернявый, глаза серые на худом лице тоской светятся.

— Вы Илейке дом ставить будете? — спросил светлоголовый.

Ерофейка кивнул робко.

— А это нам дом рубят, — сказал светлоголовый. Мой батюшка — сапожник, и звать меня Юркой. А тебя как?

— Ерофейка я… — сказал тихо мальчик.

— Будем знакомцами! — весело сказал Юрка. — А это Доронка, мой друг. На месте его дома теперь Илейка жить будет. Доронка — сын кузнеца, который тут раньше жил. Он один из их семейства от черной смерти спасся.

— Это ты меня спас, — сказал смуглый мальчик.

— Доронка обещал, когда кузнецом станет, — сказал Юрка, — доспех мне ратный сковать. А теперь нету кузницы. И как быть?

— А зачем тебе доспех? — спросил Ерофейка.

— Как зачем? — удивился Юрка. — Супротив хана татарского биться, когда князь Дмитрий Иванович в поход кликнет.

— Может, тебе доспех Илейка скует? — спросил Ерофейка.

— Нет, — вздохнул Юрка. — Он не может. Илейка бронзу варит, булавки из нее делает, перстни, пуговицы, что как бубенчики, из бронзовой проволоки запястья[10] вьет. Бабам и девкам свой товар продает… Вот Доронкин отец — это был кузнец, он и мечи ковал, и шлем мог изготовить.

— Я тебе все одно доспех скую, — перебил друга Доронка. — Вот поглядишь. И тебе, если хочешь, скую, — повернулся он к Ерофейке.

Ерофейка не успел ответить — его позвал Степан:

— Сынок, пора нам.

Юрка сказал на прощанье:

— Приходи! Играть будем.

— И вы к Ерофейке приходите, — ответил Степан.