Битва королей. Огонь эльфов

— Существуют довольно подлые книги, — прошептал Квальбам. — Книги, в которые вплели магию, которая в какой-то момент обрела самостоятельность. За многие из них отвечаем мы, кобольды. И я сейчас говорю не о таких безобидных книгах, как тома хроник, которые развлекаются тем, что падают на головы, когда ты проходишь мимо полки, или словари, которые опутывают свои статьи искусной паутиной лжи, постоянно подстраивающейся под знания своих читателей, пока те не перестают различать, где правда, а где ложь. Это все детский лепет… Я говорю о книгах, которые своей бронзовой обшивкой пытаются откусить тебе пальцы, когда ты пытаешься взять их в руки, книги, которые выпивают тебя и превращают в разноцветную иллюстрацию, или, хуже того, книги, которые являются вратами в Ничто, через которые ты падаешь в бездонную пропасть, где тебя ждут мрачные пожиратели душ. — Кобольд снова испуганно огляделся. — И, кроме того, существуют одержимые книги, несущие в себе дух спятившего автора. Сочинители, как правило, писали их собственной кровью. В них содержатся истории без конца и без начала. А когда ты листаешь их, они крадут твои воспоминания в надежде, что ты станешь персонажем романа, который придаст смысл бессодержательному рассказу. Иногда они даже подменяют твои воспоминания, что особенно подло. В этом случае ты помнишь тысячи подробностей о жизни, которой у тебя никогда не было. Гробхэм Плог, лутин, долгое время живший в Тальсине, пользуется весьма скандальной известностью из-за того, что создал более двух дюжин таких одержимых книг и раздал их людям, которых терпеть не мог. Большинство проклятых книг теперь надежно заперты здесь, но некоторые просто не могут спокойно лежать на месте. Даже тяжелые железные цепи и свинцовые сундуки не могут удержать их.

Ганда знала Гробхэма по сотням рассказов и тысячам проклятий. Отчасти именно он был виновен в том, что лутины пользовались дурной славой. Он хотел получить сатисфакцию за все беды, которых натерпелся народ лисьехвостых, но в то же время оставил в наследство своим соплеменникам тяжкую ношу. Если другие дети альвов говорили о лутинах, то обязательно вспоминали Гробхэма и ему подобных. Если где-то поблизости находился лутин, ему приписывали все неприятности, от выкидышей у скота, несчастных случаев в доме и во дворе и до плохой погоды.

Квальбам недоверчиво оглядел маленькую черную книжицу, лежавшую на самом верху стопки.

— Никогда не бери в руки здешние книги, если не уверена в том, что внутри. Если сомневаешься, поищи кого-нибудь из хранителей знания и спроси, можешь ли без опасности для себя прочесть эту книгу. Они распознают одержимые книги. Обычно… Они изменяют форму. Книги, конечно же, не хранители знания. И кажутся совершенно безвредными на вид.

Ганда невольно вспомнила о томе, который держал в своей палатке Галавайн. Может быть, это одна из проклятых книг? Может быть, это ловушка? Может быть, эльф надеется на то, что она ее посмотрит? Есть ли в этом смысл? Галавайн ничего ей не сделал… И для Олловейна хотел как лучше. Лутинка уставилась в темноту по ту сторону дверного проема. И вот куда привели его старания. Что это, несчастный случай? Или Галавайн с самого начала хотел помучить Олловейна? Хотел отомстить за то, что Эмерелль изгнала его народ из Альвенмарка? И чью кожу натянул хранитель знания на свои перчатки? С таким существом лучше держать ухо востро.

Квальбам проворно вскарабкался на полку и вернулся с красивой, разрисованной русалками масляной лампой.

— Это тебе понадобится, Ганда, — прошептал он. А затем проворно начертил в воздухе отвращающий злые силы знак. — Желаю счастья, лутинка. — И вдруг дерзко усмехнулся. — Ты помнишь, меня можно найти в комнате за переплетной, что рядом с Залом снов. Я буду ждать.

Ганда подарила ему мягкую улыбку и приняла лампу. Может быть, она действительно навестит кобольда.

— Не беспокойся обо мне. Ты ведь знаешь, альвы любят смелых и сумасшедших.

— Да, причем настолько, что забирают их к себе особенно быстро.

Улыбка лутинки изменилась, стала смущенной. Ганда не привыкла, чтобы о ней беспокоились.

— Я пойду, — сказал Квальбам, ситуация для него, очевидно, постепенно становилась вес более неприятной. И поспешил прочь.

Ганда смотрела кобольду вслед, пока он не исчез в голубых полосах дыма, поднимавшихся из одиноких жаровен. Лутинка откашлялась. Это просто дурацкий дым, уговаривала себя лисьехвостая. А потом подняла лампу и вошла в темный проем.