Битва колдуньи. Сага о мечах

Спокойный голос Одда, раздавшийся позади, заставил Ингвиль опомниться, и она замедлила шаг. Здесь, в Усадьбе Конунгов, невозмутимый Одд снова оправдал свое прозвище – Наследство. Только раньше он был наследством Фрейвида от воспитателя и приносил не терпящему возражений хёвдингу одни неприятности, а теперь стал наследством Ингвиль и приносил ей несказанно большую пользу. Он повсюду сопровождал ее, не давая Виги и на мгновение оставаться с ней наедине, а при случае мог и без лишней почтительности напомнить молодому ярлу, что тот пока еще не муж йомфру Ингвиль. Молчаливая поддержка Одда служила ей опорой, и в последние месяцы Ингвиль привыкла считать его самым близким человеком, ближе отца, который хотел поломать ее судьбу, и ближе брата, который, даже и не отошли его Фрейвид в Кремнистый Склон, все равно не решился бы поддержать ее делом. А на Одда Ингвиль могла положиться во всем: прикажи она ему готовить лошадей для бегства во Фьялленланд, и все будет исполнено быстро, надежно и без лишних разговоров. Так далеко решимость Ингвиль пока не заходила, но молчаливый и независимый духом хирдман вызывал у нее такое глубокое доверие, что она говорила с ним почти так же свободно, как с самой собой. В своей спокойной прошлой жизни она никому так не доверяла.

– Как же я могу увидеть конунга, если до новолуния еще целых две ночи? – воскликнула Ингвиль, обернувшись к Одду и обращая к нему то, что не посмела сказать отцу.

– Ты же смогла на тинге увидеть какие-то несчастья. А тогда тоже было не новолуние, – невозмутимо ответил Одд то самое, что сказал бы и Фрейвид, если бы услышал ее возражение.

– Но тогда… тогда я слишком испугалась. Нет, была… – Ингвиль запнулась, подыскивая подходящее слово и пытаясь вспомнить свои тогдашние чувства. – Не знаю, как у меня получилось. Я себя не помнила.

– Я думаю, нынешний день ничуть не хуже того, – ровным голосом произнес Одд, как будто речь шла о прогулке на пастбище.

– Не лучше, ты хотел сказать! – поправила Ингвиль. – Тот день был ужасным.

– Может, и это неплохо. Мне помнится, твой дар проснулся в тебе, когда ты потеряла огниво. Значит, этот дар просыпается от страха, от горя, от тоски. Еще моя бабка говорила… Не удивляйся, у меня тоже была бабка. Она говорила, что сила святилища на Раудберге дремлет в благополучные годы и просыпается, когда приходит беда. Мы еще сами не знаем, какие силы таятся в Медном Лесу и во всех его порождениях. Не исключая и нас самих. Ведь мы, все домочадцы Фрейвида Огниво, родились в Кремнистом Склоне. А ты сейчас в беде, по крайней мере ты сама так думаешь. Вот и в тебе проснулась сила Стоячих Камней. И чем хуже твоя беда, тем крепче сила. Скоро тебе не нужно будет ждать новолуния.

Ингвиль замедлила шаг и с упреком посмотрела на своего спутника. Длинное бесцветное лицо Одда с крупными чертами хранило обычное сонно-ленивое выражение. Только умный взгляд прозрачных глаз под полуопущенными веками сразу наводил проницательного собеседника на мысль, что этот человек может быть опасен.

– Я не думаю, что перемены к худшему всегда несут одно зло, – продолжал он. – Они помогают найти что-то новое в себе самом, какое-то новое оружие, если хочешь, а это далеко не всегда плохо. Вспомни твою сестру.

– Хёрдис?

– Еще бы! Слава светлым асам, у Фрейвида только две дочери. Что стало бы с Медным Лесом, если бы вас было больше! Хёрдис будит силу Стоячих Камней и тянет ее к себе. Ей с детства жилось плоховато – она всегда имела меньше, чем хотела, и от этого считала себя несчастной. Она всю жизнь копила силу Стоячих Камней, и под конец эта сила стала в ней выплескиваться через край. Она искала своей силе применение и нашла. Но я не думаю, что это правильно.

– Но почему, почему эта сила просыпается только в беде! – с отчаянием воскликнула Ингвиль. В ее сознании колдовская сила была неотделима от зла и раздоров. – Может, если бы не было никакой силы, не было бы и беды!

– Нет, боги не создали в мире ничего лишнего и тем более не занимали лишним такой тесный дом, как человеческая душа. Просто у всего должно быть разумное применение.

Ингвиль вспомнила Хродмара: почти то же самое он ей говорил в утро их последнего свидания, показывая свой нож. «Ах, если бы и правда суметь разбудить мой дар до новолуния! – внезапно в горячем порыве тоски подумалось Ингвиль. – Только увидеть не Стюра, тролли с ним, а Хродмара…»

– Разбудить голодного дракона и выманить его из пещеры гораздо легче, чем потом загнать обратно и усыпить, – продолжал Одд. – С первым справится и глупый ребенок, а вот для второго нужен великий колдун или могучий воин. Не хуже самого Сигурда Убийцы Фафнира. А война – это такой дракон, который всегда голоден. Она питается самым злым и жестоким, что только есть в человеческих душах. А этого там полным-полно. И дракон в конце концов сожрет сам себя, но только когда никого больше уже не останется.