Битна, под небом Сеула

Один раз она заговорила об этом с Нам Гилем, но тот резко отмел ее предположения: «Не думай ты обо всем этом, Наби, они больше не имеют для тебя никакого значения, я даже больше скажу: они завидуют твоему успеху, деньгам, они хотели бы, чтобы ты с ними поделилась, я знаю, что они думали даже нанять адвоката, чтобы заявить о своих правах, я потому и сказал, чтобы ты больше не пела старые песни, они жадные, высосут из тебя всю кровь по капле!» Эта новость очень расстроила Наби, она не могла поверить, что ребята, которые когда-то выручили ее и были так добры к ней, могли за несколько лет до такой степени измениться. Она вдруг почувствовала себя страшно одинокой, одинокой, несмотря на толпы, приходившие послушать ее во время турне, несмотря на встречи с журналистами и продюсерами, несмотря на подарки Нам Гиля, на его предупредительность. Единственным человеком, с кем у нее сложились нормальные отношения, был старый полицейский, живший в комнатке под лестницей при входе в дом. Она не знала его имени, но иногда вечером, когда у нее выдавалось свободное время, спускалась на первый этаж, чтобы поболтать с ним; он рассказывал ей о себе, о жизни после войны, о своей маме, которая под бомбами переправилась через реку, неся его на спине, он даже показал ей фото, которое нашел в Интернете. Фотографию сделал американский солдат, на ней была изображена молодая женщина, одетая в лохмотья, как нищенка, у ног ее валялись какие-то узлы с тряпками, а за спиной в большом платке был привязан грудной ребенок с огромными от голода глазами, голым черепом, сопливым носом и черными от пыли губами. «Вот, это я с мамой, мы только что пересекли тридцать восьмую параллель и направлялись на юг». К узлам с тряпками был привязан мешочек с проделанными в нем дырками, в котором находились два почтовых голубя, но о них он ничего не сказал.

Позади женщины виднелась пустынная, изрытая бомбами местность. И большая река, которую Наби сразу узнала. Она не была уверена, что консьерж говорит правду и что на фото действительно изображен он со своей мамой, но его рассказ тронул ее, и после, всякий раз, когда она об этом думала, на глаза у нее наворачивались слезы, потому что она вспоминала о своей матери, бросившей ее, когда она была еще совсем маленькой, и уехавшей с чужим мужчиной.

Саломея слушает, возможно, она тоже взволнована, потому что это в какой-то степени и ее история: мать с отцом, чтобы избежать неизлечимой болезни, решили покончить жизнь самоубийством, оставив все свои средства дочери, и вот теперь ее очередь болеть, а в конце пути, очень недалеком, ее ждет смерть.