Впоследствии «конвенцию Альвенслебена» будут представлять как гениальный дипломатический ход Бисмарка, с помощью которого он укрепил дружбу с Россией и обеспечил ее поддержку в ходе объединения Германии вокруг Пруссии. Сам «железный канцлер» в мемуарах посвятил этому соглашению отдельную главу и оценивал его как большой успех — «победу прусской политики над польской в кабинете российского императора»[357]. Реальность была намного сложнее. Подписание конвенции не только вызвало весьма болезненную реакцию оппозиции внутри Пруссии; главу правительства в Палате депутатов и прессе обвиняли в том, что он поддерживает зверства русских варваров, стал слепым вассалом Романовых, опозорил свою страну. Гораздо хуже оказалось то, что на Берлин начала оказывать сильное дипломатическое давление коалиция Великобритании, Франции и Австрии. В воздухе ощутимо запахло новой европейской войной, и Пруссия оказалась между молотом и наковальней: на чьей бы стороне ни выступила держава Гогенцоллернов, в силу географических причин именно по ней бы пришелся первый мощный удар противника. В этой ситуации Бисмарку пришлось отчаянно лавировать. Уже спустя несколько недель после подписания соглашения были предприняты усилия для того, чтобы выхолостить его и сделать как можно более безобидным. Пункт о праве войск пересекать государственную границу при преследовании повстанцев был фактически исключен; ответственность за это решение стороны активно сваливали друг на друга. «Это не я, а Пруссия потребовала приостановить выполнение конвенции», — писал на донесении своего посланника Александр II[358]. Затем Бисмарк и вовсе намекнул на желательность отмены соглашения. Когда I июня российский император предложил прусскому руководству военный союз, из Берлина последовал вежливый отказ. В Петербурге на происходящее смотрели с растущим раздражением; вся эта возня ни в малейшей степени не способствовала укреплению дружбы двух стран. Только осенью 1863 года, когда восстание в Царстве Польском было в основном подавлено, а Западные державы так и не решились на военное вмешательство, Бисмарк смог вздохнуть спокойно. Не принеся Пруссии никакого непосредственного выигрыша, события 1863 года в Польше тем не менее имели для нее важные среднесрочные последствия. Российско-французский альянс, казавшийся свершившимся фактом в конце 1850-х годов, разбился вдребезги. Берлин вновь оказался единственным партнером Петербурга на международной арене. Российской дипломатии в этой ситуации не приходилось выбирать, и она вынужденно оказывала помощь Пруссии — помощь, которая, вопреки легендам, не была ни безусловной, ни бескорыстной.
Параллельно в рамках Германского союза разворачивался еще один процесс, менее яркий, но с точки зрения Бисмарка потенциально даже более опасный. Летом 1862 года австрийское правительство выступило с новыми инициативами по углублению региональной интеграции. Австрийский посланник во Франкфурте предложил созвать собрание представителей ландтагов отдельных государств, которое обсудило бы перспективы принятия единых законодательных актов в сфере гражданского права на всей территории Германского союза. В Вене рассчитывали убить двух зайцев: усилить свое влияние в Германии и привлечь на свою сторону ту часть немецкого общества, которая приветствовала любой шаг в направлении дальнейшей интеграции. Для Бисмарка австрийское предложение было неприемлемо опять же в двояком отношении. Во-первых, такая реформа представляла по сути вмешательство во внутренние дела Пруссии. Во-вторых, в условиях противостояния парламента и правительства в Берлине было бы большой ошибкой давать либеральным депутатам новое пространство для деятельности. Поэтому министр-президент выступил резко против австрийской инициативы. В декабре 1862 года он несколько раз встречался с австрийским посланником в Берлине графом Алоизом Каройи[359], которому в весьма категоричном, даже угрожающем тоне высказал свои соображения по поводу будущего австро-прусских отношений. Бисмарк прямо заявил, что Северная Германия является сферой интересов Пруссии: «Для нас является жизненной необходимостью иметь возможность свободно действовать в нашей естественной среде, Северной Германии. […] Мы должны получить достаточно пространства для нашего политического существования». Пруссия с удовольствием поддержит Австрию на Балканах, если та, в свою очередь, не будет пытаться оттеснить Берлин на вторые роли в Германии. Защищая свои интересы, Пруссия не остановится перед выходом из Германского союза, а это «поставит Германию на порог гражданской войны»[360].