Биоген

– Мокни тут, сколько хочешь!!! И не проси потом, чтобы я тебя надевал!

Когда вернулась мама, она осмотрела голову своего Дэйва. В том месте, где была рана, всклокоченные, слипшиеся и засохшие волосы образовали твердый треугольный ком – маленькую египетскую пирамиду с фараоном у основания.

Мама приняла решение отвести сына в травмпункт, потому что после ее попыток промыть волосы самой, она потекла опять – кровь.

Знакомого хирурга в травмпункте не оказалось, и, поддавшись мольбам неугомонного отпрыска «не штопать голову, как бабушка носки», родительница, пожалев свои нервы, разрешила дежурному доктору обойтись без пыток.

Тот выстриг Давиду клок волос. Промыл рану перекисью водорода. Намазал йодом и наложил повязку, начинавшуюся на темечке, в районе ранения, и заканчивавшуюся под подбородком белым пушистым бантиком, как на торжественной линейке у девочек… Но только в перевернутом изображении, сознании, ранении и моде семидесятых годов.

Когда я вышел из поликлиники, вид у меня был достойный восхищения и сожаления одновременно. Чеканя по двору шаг – ать-два! ать-два! – я задирал подбородок выше носа, выпячивая вперед бантик и прилегающую к нему грудь. Глядя в мою сторону, бабуси качали головами, как китайские болванчики, сочувствуя маме, что ей достался такой непослушный ребенок. Ребенок скользил взглядом конька по сверкающей поверхности собственного превосходства и, закатывая глаза в небо, готовился к предстоящей встрече и восторгу друзей.

В понедельник меня оставили дома, чтобы я не попался на глаза директору школы. А через несколько дней хирург снял повязку, и оставшийся на этом месте шрам я увидел только спустя десять лет, когда меня подстригли наголо перед призывом в Вооруженные силы СССР.

Голова у Давида быстро заживала и, продуцируя жизненный опыт из архетипа прежних веков, по-прежнему игнорировала действительность, акцентируя внимание сознания на предметах, увлекающих детство, и смещая общество развивающегося социализма в сторону приключений, фантазий и грёз.

Продолжая радовать каждую клетку, каждый нерв моего организма, весна вселяла веру в то, что школа скоро закончится и наступят летние каникулы – золотое звено в стальной цепи вокруг школьного дуба.

Не выдержав весенних импульсов, поступающих в голову первоклашки прямо из космоса, Давид определил себе персональные каникулы, и они начались чуть раньше общесоюзных. В мае я пропускал уроки чаще обычного и, к своему удивлению, не обнаружил дополнительных репрессий со стороны учительницы. Видимо, к этому времени (на высшем уровне) все было уже решено.

В один из теплых солнечных дней за нашим домом нашли неразорвавшиеся бомбы времен Второй мировой войны. Суммарная мощность оказалась небольшой, поэтому на этот раз эвакуировали только ту часть двора, где жили братья Витютьневы, Сергей, Света и Лена. Когда бомбы увезли, на их месте остался котлован. Вместе с Пупком и Соловьем мы полезли в него под видом проверяющей организации и обнаружили на самом дне пачку забытых сигарет «Астра». Это были классные советские сигареты (если только до «Астры» вы не курили ничего, кроме камыша и бамбука).

Мы топали за дом жарить на углях картошку и есть ее с луком, солью и хлебом, поэтому у Соловья были с собой спички. Момент для первой затяжки выдался подходящим. Учеба в школе придала всем дополнительное чувство уверенности в собственной глупости. А наступившие выходные расслабили некоторые участки мозга, вселив в них ощущение безнаказанности и пофигизма. Вскоре к нам присоединился Егор. Мы сели на краю ямы, вынули одну сигарету и, прикурив, пустили ее по кругу. Попав в легкие, дым вызвал спазмы и с помощью кашля постарался выбраться на свежий воздух. Но сжатое невероятным усилием воли горло стояло насмерть перед несметными клубами непроглядной устойчивой дисперсной массы, состоящей из мелких вредных частиц, находящихся во взвешенном состоянии.

Каждый из нас терпел до последнего вздоха, мешая юному организму избавиться от полония и прочих деликатесов, присутствующих в табаке[316]. После очередной затяжки следивший за шухером Пупок шепнул в мое правое ракушевидное ухо:

– Давидка, твоя мамка идет.

В этот момент Давидка как раз набирал полный рот дыма и расплывающимся, стелящимся по траве взглядом смотрел в пустоту. Услышав сквозь плотный слой затуманенного сознания позывной «Мамка идет!», я спрыгнул в котлован, выпустил из ротика дым и стал вылезать обратно, понимая, что, если мамка все заметила, – Давидке конец. Причем не такой, как обычно. А настоящий. Как это сказать… Широкий… кожаный… конец с бляшкой! Его подарил (не то мне, не то маме) болгарин Димитар, проходивший обучение в Следственной академии Волгограда.

– Листьями зажуй, чтобы не пахло! – сопел мне в ухо Пупок, засовывая в рот товарища по несчастью опавшую листву вяза. Я старательно пережевывал труху, борясь с внезапно появившимся желанием замычать и боднуть Пупка рогами в бок.