Как только я это произнес, в ту же самую секунду, раздался стук в дверь. Шэрон открыл ее. На пороге стоял Ним.
— Мистер Бентам будет ждать своих гостей на чай через час, — отчеканил он, — в библиотеке.
— Мы не можем ждать час, — возразил я. — Мы и так уже потеряли здесь слишком много времени.
При этих словах Ним покраснел и надул щеки:
— Потеряли?!
— Джейкоб имел в виду, — быстро произнесла Эмма, — что у нас есть другая неотложная встреча, здесь, в Акре, на которую мы уже и так сильно опаздываем.
— Мистер Бентам настаивает на том, чтобы встретить вас как подобает, — заявил Ним. — Как он всегда говорит: «В тот день, когда у нас не будет времени на хорошие манеры, мир в любом случае уже будет потерян для нас». И кстати о манерах, я должен удостовериться, что вы будете одеты соответствующим образом.
Он подошел к гардеробу и открыл тяжелые дверцы. Внутри было несколько вешалок с одеждой.
— Можете выбрать, все, что вам понравится.
Эмма вытянула наружу отделанное рюшами платье и скривила губы:
— Это как-то неправильно. Играть в переодевания и попивать чаек, пока наши друзья и имбрины вынуждены терпеть птица-знает-что.
— Мы делаем это ради них, — ответил я. — Нужно только подыграть, пока этот Бентам не расскажет нам, что ему известно. Это может быть важно.
— Или он может оказаться просто старым одиноким человеком.
— Не говорите так о мистере Бентаме! — возмутился Ним, поморщившись. — Мистер Бентам — святой, гигант среди людей!
— Ох, успокойся, — бросил Шэрон.
Он подошел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату немного тусклого желтоватого дневного света.
— Вставайте и за дело! — велел он нам. — У вас двоих назначена встреча.
Я откинул покрывало, и Эмма помогла мне встать с кровати. К моему удивлению, ноги выдержали мой вес. Я взглянул в окно на пустую улицу, окутанную желтой мглой, а затем, вместе с Эммой, поддерживающей меня под локоть, подошел к гардеробу, чтобы выбрать, во что переодеться. Комплект одежды обнаружился на плечиках, помеченных биркой с моим именем.
— Можно нам уединиться, чтобы переодеться? — попросил я.
Шэрон посмотрел на Нима и пожал плечами.
Ним всплеснул руками:
— Это неприлично!
— А-а-а, да все нормально, — махнул рукой Шэрон. — Но не озорничайте тут, хорошо?
Эмма покраснела как свекла:
— Понятия не имею, о чем ты говоришь!
— Ну да, конечно, — он выгнал Нима из комнаты и остановился на пороге. — Я могу рассчитывать, что вы не убежите снова?
— С чего нам так поступать? — спросил я. — Мы же хотим встретиться с мистером Бентамом.
— Мы никуда не уйдем, — заверила его Эмма. — Но почему ты еще здесь?
— Мистер Бентам попросил меня присмотреть за вами.
Я задумался, означает ли это, что Шэрон остановит нас, если мы попытаемся уйти.
— Должно быть, ты здорово обязан ему, — хмыкнул я.
— Колоссально, — ответил он. — Я обязан этому человеку своей жизнью.
И согнувшись почти пополам, он протиснулся в дверной проем и вышел в коридор.
— Ты переодевайся там, — Эмма указала на дверь, ведущую в маленькую ванную, — я переоденусь здесь. И не подглядывай, пока я не постучу!
— Ла-адно-о! — протянул я преувеличенно разочаровано, пытаясь не показать, что я действительно разочарован. Хотя увидеть Эмму в нижнем белье было, несомненно, заманчивой перспективой, то, что нашим жизням последнее время постоянно угрожала смертельная опасность, отправило эту часть моего подросткового мозга в глубокую заморозку. Еще пара серьезных поцелуев, однако, и мои базовые инстинкты могут начать проявлять себя.
Ну да ладно.
Я закрылся в ванной, которая вся сияла белым кафелем и тяжеловесной железной сантехникой, и наклонился над раковиной, чтобы рассмотреть себя в посеребренном зеркале.
Выглядел я жутко.
Мое лицо было раздуто и расчерчено воспаленными красными линиями, которые хоть и заживали быстро, все еще были заметны, напоминая о каждом ударе, обрушившимся на меня. Туловище представляло собой географическую карту из синяков, безболезненную, но уродливую. В труднодоступных складках ушей запеклась кровь. При виде ее у меня закружилась голова, и я сжал край раковины, чтобы не меня не шатало. Отвратительные воспоминания внезапно нахлынули на меня: ноги и кулаки колотят меня, земля поднимается навстречу.
До этого никто еще не пытался убить меня голыми руками. Это было что-то новое, отличное от того, когда на тебя охотятся пустóты, которых ведет инстинкт. Отличалось это и от того, когда в тебя стреляют: пули были быстрым, безликим способом убийства. Использовать для этого свои руки, да, это требует усилий. Для этого необходима ненависть. И было странно и горько осознавать, что подобная ненависть была направлена на меня. Люди, которые даже не знали моего имени, в какой-то миг коллективного безумия возненавидели меня настолько, что готовы были забить до смерти одними только своими кулаками. Я чувствовал стыд от этого, даже какое-то унижение, хотя не мог понять, почему. Это было что-то, над чем я еще должен буду поразмыслить, если когда-нибудь у меня будет такая роскошь, как время чтобы размышлять над подобными вещами.