— Все это неправильно, — вмешалась мисс Сапсан. — Там находится странная душа, и с ней нужно обращаться с почтением.
— Быть съеденной мной — самое величайшее почтение, которое только можно выказать душе, — откликнулся Каул. Он подошел и встал рядом со мной. — Опиши сосуд.
— Он очень простой. Сделан из камня.
От сосуда начала замерзать моя правая рука, так что я переложил его в левую и тогда увидел написанное на обратной стороне высокими тонкими буквами слово.
Я не собирался упоминать это, но Каул следил за мной как ястреб и увидел, что я что-то заметил.
— Что там? — потребовал он. — Предупреждаю тебя, не вздумай ничего утаивать!
— Это слово, — ответил я. — «Асвиндан».
— По буквам.
— А-С-В-И-Н-Д-А-Н.
— Асвиндан,— повторил Каул, нахмуривая брови. — Это ведь на Древнем Странном?
— Очевидно, — откликнулся Бентам. — Разве ты не помнишь наши уроки?
— Конечно помню! Я был более способным учеником, чем ты, помнишь? Асвиндан. Корень
— Я не очень-то уверен в этом, брат.
— О, я так не думаю, — произнес Каул с сарказмом. — Я думаю, ты хочешь забрать ее себе!
Он протянул руку и попытался выхватить у меня сосуд. Ему удалось сомкнуть на нем пальцы, но как только сосуд покинул мою руку, его пальцы сомкнулись сами на себе, словно между ними вдруг ничего не оказалось, а сосуд упал на землю и разбился.
Каул выругался и ошарашено посмотрел вниз, где ярко сияющая голубая жидкость разливалась у наших ног.
— Теперь я ее вижу!!! — возбужденно воскликнул он, указывая на голубую лужицу. — Вот, я ее вижу!!!
— Да… Да, я тоже, — произнес Бентам, и охранники подтвердили это тоже. Они все могли видеть жидкость, но не сосуд, который содержал и охранял ее.
Один из охранников нагнулся и попробовал голубую жидкость пальцем. Едва он коснулся ее, как завопил и отпрыгнул назад, тряся рукой и пытаясь стряхнуть эту штуку. Если сосуд был ледяным, могу только представить, какой была сама эта голубая субстанция.
— Какая жалость, — проговорил Каул. — Я бы хотел скомбинировать ее с несколькими другими выбранными душами.
— «Асвиндан», — задумался Бентам. — Коренное слово
Каул нахмурился:
— Нет. Нет, я уверен, что был прав.
— Нет, не был, — подтвердила мисс Сапсан.
Его подозрительный взгляд заметался между ними, словно он оценивал вероятность того, что они могут каким-то образом сговориться против него. Потом он, похоже, плюнул на это.
— Это всего лишь первая комната, — произнес он. — Лучшие души находятся глубже, я уверен.
— Согласен, — кивнул Бентам. — Чем дальше мы зайдем, тем старше будут души, а чем старше душа, тем она могущественнее.
— Тогда мы вгрыземся в самое сердце этой горы, — заявил Каул, — и проглотим его.
Нас повели в одну из черных дверей, тыкая пистолетами под ребра. Следующая комната была похожа на первую, с испещрившими стены углублениями и дверью, ведущей в темноту. Здесь уже не было окон, и единственный, узкий как лезвие, луч послеполуденного солнца разрезал пыльный пол. Мы оставляли дневной свет позади.
Каул приказал Эмме зажечь огонь. Мне он приказал перечислить содержимое стен. Я исправно доложил о трех сосудах, но моих слов ему оказалось недостаточно, и он заставил меня постучать ногтем по каждому, чтобы доказать, что он там есть, и провести рукой внутри десятка углублений, чтобы доказать что они пустые.
Затем он заставил меня прочитать их.
— Души жалких рабов, — пожаловался он Бентаму. — Если мы собираемся стать королями, нам нужны души королей.
— Тогда вперед, — ответил Бентам.
Мы углубились в запутанный и, похоже, бесконечный лабиринт из пещер. Дневной свет превратился в воспоминание. Пол все время шел под уклон. Воздух становился холоднее. Проходы ветвились и исчезали в темноте, будто вены. Каул похоже руководствовался каким-то шестым чувством, уверенно поворачивая то налево, то направо. Он был безумен, безо всякого сомнения безумен, и я был уверен, что он заведет нас так далеко, что даже если нам удастся сбежать, можно ожидать, что мы проведем вечность, пойманными в ловушку этих пещер.
Я попробовал представить битвы, которые разворачивались за обладание этими душами, — древние гигантские странные бьются среди пиков и долин Абатона, — но это было слишком трудновообразимо. Все о чем я мог думать, была мысль о том, как ужасно будет оказаться запертым здесь без света.