Безжалостный распутник

— Потому, милорд, что был слишком стар, чтобы правильно понимать происходящее, — грубо перебил девушку Хемпстер. — Он не понимал, что его постоянно пытаются обвести вокруг пальца эти бездельники, эти грязные иностранцы, которые не имеют права жить на нашей земле.

— А каково ваше объяснение? — повернулся к Сиринге граф.

— Полковник понимал, какую ценность они представляют для поместья, — ответила Сиринга. — Как вы думаете, кто чинит мебель в доме, кто красит стены, кто ведет постоянный ремонт, когда каждую неделю что-то приходит в негодность? Эти люди — превосходные ремесленники. Умелые и с хорошим художественным вкусом.

Им можно доверить самое ценное имущество.

— С тем же успехом эту работу могут выполнять и английские плотники, — сердито заявил Хемпстер.

— Более того, — продолжила Сиринга, не сводя глаз с Роттингема, — после того как они прожили здесь так долго, они стали вашими подданными! Они стали такой же частью Кингс-Кип, как и многое другое! Хоть они родом из Италии, но предпочли остаться в Англии. Их дети родились в нашей стране и стали англичанами. — Немного помолчав, Сиринга с чувством заговорила снова: — Зачем отсылать их обратно в Италию, если нет иной причины, кроме той, что мистер Хемпстер просто ненавидит их?

— Это так? — повернулся граф к управляющему. — Вы их ненавидите?

— Я знаю, кто они такие, милорд. Большинство из них — настоящие бездельники, которые воруют, браконьерствуют, оскверняют нашу страну. Это негодные людишки. Если вашей светлости будет угодно выслушать мой совет, то я вот что скажу — избавьтесь от них! Я велел им оставить поместье и очень надеюсь на вашу поддержку, милорд. Ведь ранее вы всегда принимали мою сторону.

Роттингем, похоже, задумался над его словами, но сказать ничего не успел, потому что Сиринга его опередила.

— Думаю, что это несправедливо — позволить личной неприязни возобладать над рассудком. Суровое решение повлияет на судьбы многих людей, которые долгие годы верно служили вашей семье и старались быть полезными.

— Личной неприязни? — резко переспросил граф.

— Пять лет назад дочь мистера Хемпстера сбежала с одним из итальянцев, — ответила Сиринга. — Он так и не простил этого родственникам Антонио.

— Это так? — спросил граф, повернувшись к Хемпстеру.

Управляющий был готов испепелить Сирингу взглядом. Было видно, что он с трудом сдерживал клокотавшую в нем ярость.

— Да, милорд, это так. Женщины… все женщины легко теряют голову от их сладкоголосых речей и темных глаз. Стоит им увидеть этих обольстительных дьяволов, как в них просыпается похоть.

— Я через некоторое время внимательно рассмотрю ваши жалобы, — холодно произнес граф. — А пока итальянцы останутся в поместье. К ним будут относиться так, как относились всегда.

— Значит, ваша светлость намерены отменить мой приказ? — со злостью спросил управляющий. Казалось, он вот-вот взорвется от гнева. — Тогда я скажу вот что: ваша светлость совершает печальную ошибку, о которой впоследствии придется сожалеть, — продолжил Хемпстер. — Когда начинают слушать чужаков и женщин, это к хорошему не приводит! С какой стати мисс Мелтон вмешивается в такие дела? Лучше бы она следила за своим отцом, чтобы он не напивался до бесчувствия! — Он одарил Сирингу ненавидящим взглядом и продолжил: — Уверяю вас, милорд, что не в ваших интересах позволять этим прохвостам оставаться в поместье и слушать всяческие бредни деревенской жительницы.

Он почти выплюнул эти слова в сторону Сиринги, и та невольно отпрянула назад.

— Довольно! — произнес граф, вставая с кресла. — Я не позволю моим служащим разговаривать с леди в такой недопустимой манере! Я увольняю вас немедленно. Даю вам неделю на то, чтобы покинуть этот дом!

Граф произносил эти слова, не повышая голоса, но прозвучали они подобно удару хлыста. Гнев Хемпстера моментально улетучился, а сам он как будто съежился и сделался меньше ростом.

— Простите меня, милорд. Я не хотел никого оскорблять.

— Я выразился достаточно ясно, — резко ответил ему граф.

Взяв Сирингу за руку, он подвел ее к двери и вместе с ней шагнул за порог, оставив управляющего в кабинете в одиночестве.

Они прошли дальше по коридору, и Сиринга, благодарная графу за его решение, обеими руками взяла его за руку и прижалась щекой к его плечу.

— Вы поступили правильно! Хорошо, что уволили его! Это ужасный человек, он всегда был таким. Никто не осмелился бы сказать вам об этом, но именно из-за него у поместья сложилась дурная репутация.

— Вы сами сообщите эту приятную весть нашим итальянским арендаторам, — с улыбкой спросил граф Сирингу, когда они вошли в вестибюль, — или это сделать мне?

— Вам, конечно! — живо отозвалась девушка. — Пусть они поймут, какой вы добрый, справедливый и… хороший человек.

Ее голос прозвучал очень тихо, но граф ее услышал и пристально посмотрел ей в глаза, сияющие неподдельной радостью и восхищением.

Затем высвободил руку и быстро зашагал к входной двери.

В тот вечер они ужинали в банкетном зале, стены и потолок которого украшали сказочные росписи Веррио.