Безжалостный Орфей

Лезвие ожило, стремительно собирая пену и оставляя за собой просеки чистой кожи.

— Я хотел бы забыть об этом, — сказал Монфлери. — Слишком тяжелые воспоминания.

— Все же я настаиваю.

Нож двигался быстро, чуть касаясь кожи и задевая волоски.

— Это была ужасная трагедия… — Огюст начал тихо. — Мы были совсем детьми. Мне только исполнилось шестнадцать. Отец сошел с ума, убил мать и покончил с собой. Безумство ревности.

— Как это произошло?

— Я не знаю… Нам ничего не говорили. Только сказали, что родителей больше нет. Меня взял к себе дядя.

— Кто занимался вашим братом и сестрой?

— У вас неверные сведения, господин Ванзаров. У меня была только сестра. Ее забрала тетка по линии матери в Варшаву. С тех пор мы не виделись. Мне надо было спасать наследство… — Монфлери разрезал бритвой воздух, очищая от пены. — Все это требовало столько сил и времени, что я забыл о страшных воспоминаниях. Если бы не вы, они бы никогда не вернулись. Но почему у вас такой интерес? При чем тут моя семья…

Остался сиротливый кустик пены. Ванзаров нетерпеливо дернул щекой, кустик шевельнулся. Бритва немедленно смахнула и его. В отражении на Родиона глядел идеально румяный субъект. Прямо хоть на вывеску.

— Используете хлороформ в салоне? — спросил он.

— О! Это секрет. — Монфлери изучил побритое отражение и остался доволен. — Но вам я скажу. Отец оставил рецепт идеально чистых зеркал. Смешать хлороформ со спиртом и еще кое-чем, третий ингредиент — секрет. Можно использовать эфир. Но я привык к хлороформу. И вот результат.

Результат сверкал. И в нем сверкал Родион.

— Горячий компресс?

Родион не возражал. Он погрузился в жаркую тьму полотенца. Пахло мятой и ванилью, кожа благодарно нежилась. Непередаваемое наслаждение. Монфлери держал крепко.

— Это чудесно, — сказал Родион, когда открылся белый свет, а кожа приятно нежилась теплом. — Позвольте один снимок.

Он полез в карман, но оказалось, что белая простыня не позволяет вытянуть руки. Ванзаров барахтался, как пойманный карась, шею душили завязки. Он попросил освободить. Монфлери дернул узел, белый кокон пал.

— Знаете эту женщину? — Родион показал снимок в отражении.

— Впервые вижу. — Огюст отвернулся, занявшись бритвой. — Желаете одеколон? Есть свежий сорт прямо из Парижа…

Не дождавшись согласия, он нырнул в глубины салона.

Родион легонько спрыгнул с высокого кресла и невольно глянул в зеркало. Хорош, красавец, выбрит, как огурец. В витрину заглядывал вконец продрогший Лебедев. Ему показали: терпение и только терпение. Аполлон Григорьевич пожелал много всякого добра побритым личностям. Но от окна скрылся.

Куафер вернулся с массивным флаконом.

— О, как жаль, уже уходите, — сказал он.

— Господин Монфлери, что вас так печалит? Может быть, могу чем-то помочь?

— Ах, молодой человек… Если б знали, как трудно бывает с женщинами. Какую бездну терпения надо иметь. Они стоят так дорого и так мало дают взамен. Как бы их ни любил.

— Что случилось? Поверьте, это может быть очень важно.

Огюст не привык открывать душу встречному юнцу. Но было в его взгляде что-то такое притягательное, словно отблеск бескорыстной доброты, что куафер неожиданно сказал:

— В последнее время она так изменилась.

— Стала обидчива, словно чего-то боится?

Порой мужчинам не надо лишних слов, чтобы понять, кого обсуждают. И так все понятно.

— Вы прозорливы… Все это объясняется возрастом. Когда женщине под тридцать, каждый день рождения она воспринимает как личную трагедию.

— День рождения сегодня, — уточнил Родион.

— Догадливы не по годам.

— Послали букет цветов.

— Это самое малое, чего ожидает дама в такой трудный день…

— Букет от Ремпена…

— Меньшего она не простит…

— Адрес! Где живет! — выкрикнул Родион. — Дело касается ее жизни и смерти.

Монфлери охнул. Флакон выскользнул. Салон накрыл взрыв аромата.

* * *

По дороге Ванзаров прихватил городовых, топтавшихся на своих постах. Четыре кованых каблука подняли на лестнице такой грохот, что двери понемногу открывались. Любопытные соседи выглядывали в щелочки.

Они вбежали на третий этаж. Родион дернул за шнурок. За дверями охнул колокольчик. Дальше — тишина. Он позвонил в другой и сразу третий раз и стал трезвонить не переставая. Напрасно.

— Госпожа Анюкова выходила из дома? — спросил Родион.

Дворник запыхался, но ответил:

— Вроде бы еще нет…

— У нее гости были?

— Так ведь это… Посыльный с букетом прибегал…

— Еще кто?

— Господин какой-то с большим саквояжем…

— Видел его раньше?

Дворник почесал облезлую шапку:

— Чего-то не припомню…

— Есть ключи запасные?

— Как не быть… Полагается… Квартиры сдаем, доходный дом все-таки…

— Открывай! — приказал Родион.

Из-под замызганного фартука появилась связка на широком кольце. Дворник неторопливо выбрал ключ и примерился к замочной скважине.

— Кажется, там возня какая-то… — сказал Лебедев.

Действительно, замок щелкнул с той стороны, створка отворилась. На пороге стояла высокая дама с прямыми и слишком резкими чертами лица. Голова ее была усеяна папильотками, как елка игрушками, а с шеи свешивалась длинная простыня.