Безвыходных положений не бывает

– А не проезжали случайно по этой дороге извест­ные чехословацкие путешественники… как же их фа­милии?..

И собеседник, подождав, когда я бессильно умолк­ну, с гордой торжественностью говорил:

– Проезжали, товарищ, а как же, товарищ. Запиши, товарищ, их фамилии: Ганзелка и Зикмунд.

И прощался, чрезвычайно довольный.

Пока я размышлял на эту тему, мы проехали мимо колхозной бензоколонки и стоявшего рядом с ней «га­зика» – весьма, кстати, популярной на Памире маши­ны, на которой ездят и председатели колхозов, и секре­тари обкома. Что-то в этой машине меня поразило – это уже из области подсознания. Я попросил Витю вер­нуться обратно. Высокий загорелый парень заливал в бак бензин. Машина как машина, копия нашей. И все-таки в ней было что-то такое неуловимо знакомое. Ба! Конечно, номер! МОК!

– Давно из Москвы? – окликнул я парня. Он мгновенно обернулся.

– Три месяца! – радостно завопил он. – А ты?

– Десять дней! – не менее радостно завопил я. – Привет, земляк!

С минуту мы лупили друг друга по плечам.

– Ну, как там Москва? – гремел парень. – Соколь­ники на месте? А Третьяковка? А Серебряный бор?

– На месте, на месте, – успокоил я. – И Лужники тоже.

– Лужники! – застонал парень. – Хочу в Лужники! На футбол желаю! В кафе-мороженое!

Парень успокоился только тогда, когда я клятвенно пообещал поклониться всем названным им местам. Он шофер Московской экспедиционной базы Академии наук, и зовут его Борис Гайдис. Сейчас он обслуживает сейсмические станции Памира, который он, между прочим, полюбил «почти как Москву». Борис просил передать привет его сестре Нине и на прощанье реко­мендовал навестить чету сейсмологов в кишлаке Хостав.

До Хостава было километров шестьдесят такой до­роги, по сравнению с которой уже пройденный путь казался легкой разминкой. При малейшей попытке за­говорить наши челюсти оглушительно лязгали, норовя прищемить языки. Машина прыгала по камням, как кузнечик. Несколько раз я бодал головой ветровое стекло и чуть не прошиб теменем верх.

Но наши муки были не напрасны. Для того чтобы познакомиться с Женей и Славой Гарнец, не жалко было бы потрястись и в пять раз больше. Короли, на­носящие визиты своим коллегам по профессии, поло­пались бы от зависти, если бы увидели, как нас встре­тили супруги Гарнец.

Я сейчас расскажу вам об этой встрече. Сначала нас отвели в подготовленную для высоких гостей резиден­цию, пол которой был устлан драгоценными мехами. Мы приняли ванну, переоделись и уселись за роскошно сервированный стол. Играла музыка, юная Саломея танцевала причудливый танец, произносились привет­ственные речи…

Так вот, не ухмыляйтесь – здесь все истинная прав­да. Чистенькая, аккуратная кибитка была дворцом для нас, блудных автобродяг. На пороге кибитки лежала шкура медведя – уверяю вас, для ее бывшего обладате­ля она была достаточно драгоценна. Мы умылись сту­деной ключевой водой и уселись за стол, на который Женя выложила все, чем была богата и рада семья Гар­нец. Быть может, свадебный стол Рокфеллера выглядел более пышно, но черта с два пресыщенные миллионе­ры ели с таким аппетитом, как мы! Мы распили завет­ную бутылку «Старки», и перед нами плясало самое очаровательное, самое курносое и симпатичное суще­ство на свете – Оксана Гарнец, памирский цветочек, которому на днях исполнилось год и два месяца.

Женя и Слава открыли нам великую тайну. Оказы­вается, сейсмология – интереснейшая из наук, и они, Женя и Слава, занимаются самым прекрасным делом, которое только могло выпасть на долю смертных.

Они показали нам сейсмостанцию – белый фургон с уникальным оборудованием. Слава объяснил, что сейсмолог – своего рода психиатр, он изучает Землю, когда у нее начинаются пляски святого Витта. Я и не подозревал, что наша старая, мудрая Земля все двад­цать четыре часа в сутки трясется и бурлит, как густая похлебка. Каждые три часа Слава и Женя прощупыва­ют земной пульс, снимают показания и изучают про­явленные пленки. И иногда озабоченно качают голо­вами: это значит, что сейчас где-то очень тревож­но. Землетрясение на Памире не редкость. Всего лишь за месяц до моего приезда Гарнецы поставили Земле за поведение пять баллов. А это плохая оценка: чем Земля хуже себя ведет, тем больше баллов ей вы­ставляют.

Раза два в месяц в кишлак приезжает Борис Гайдис. Он привозит продукты, пленки, свежие памирские но­вости, забирает сейсмограммы и отвозит на центральную станцию. Ежемесячная норма Бориса – тысяча километров памирских дорог, и поэтому в кругу своих друзей он настроен лирически. Он рассказывает им о Лужниках и Сокольниках, о сестре Нине и о товарищах из автобазы Академии наук. Запив свой рассказ де­сятью пиалами чаю, Борис вздыхает, садится в «газик» и мчится к другим сейсмологам, которые ждут его, как астроном любимую комету, как дети в пионерлагере – родительский день. Ибо Борис Гайдис – самый попу­лярный человек у сейсмологов Памира.