Бездна Челленджера

– Хорошо.

***

Почти неделя в карантине прошла мучительно долго. Передача пищи с последующей суетой за дверью – обеззараживали, томительное ожидание. Особенно поганым было то, что гадить приходилось в судно, ну и по малой нужде – тоже, не оборудован был отсек отдельным туалетом. Увы. Да и помыться хотелось очень, а вместо этого – таз воды, да губка. Вонь доканывала, въедалась в кожу, в ноздри, уже доходило до того, что принюхиваешься к еде, чуть не нос туда суешь, а все одно – вонь.

А после радостное сообщение, что ничего не обнаружено, что все в норме, распахнутая дверь, а за ней, уже не извечные анонимы в костюмах полной биологической защиты, а обычные, вполне себе узнаваемые люди, лица их. Правда лица сморщенные, прикрывающие носы руками, а Андрей Викторович так и вовсе скупую слезу пустил, то ли на радостЯх, то ли от зловонной вони, что поселилась в этом уже можно сказать «отхожем» отсеке.

Шаг во вне для Дмитрия был шагом в новый мир – в мир жизни. Никто из них, никто из тех, кто стоял там, за дверью не мог понять всех его чувств, всего его счастья. Для них он просто вышел, а для себя – для себя он выжил! Не заразился, не исчез, не умер, не погиб…

– Ну привет-привет, – Андрей Викторович оттолкнул в сторону протянутую для рукопожатия ладонь Дмитрия, и не смотря на вонь, на немытость его, обхватил его, обнял, к себе прижал, – Только ты мне больше таких ЧП на борту не устраивай. Всё под угрозу поставил, всё!

– Ну я ж…

– Да ладно, ладно. На поверхности ни сном ни духом о нашей чертовщине. И запроса я по подлодке не давал. Потом. Позже, планомерно, когда границы исследований расширять будем. Но направление я уж задам, прям туда и задам – не беспокойся!

Тем временем Дмитрий все жал и жал руки своим знакомцам, своим товарищам по станции, народ радовался, а Ичиро, так и вовсе поклонился церемониально, согнувшись в прямой угол, руки по швам.

– Я должен был пойти с вами, – склонил голову, пряча взгляд.

– Ты выполнял приказ. И не беспокойся, сидеть в карантине – совсем не похоже на подвиг, или на геройские мучения. Это просто – мучения, – он схватил руку товарища, крепко пожал ее, отступил стыдливо, сказал тихо, – руки потом помой…

И только Рей Вассерман стоял в сторонке, чуть боком повернувшись. Дмитрий подошел и к нему, хотел было протянуть руку, но этот извечно странный биолог только плечом мотнул, скривился брезгливо. Дмитрий отступил, не любил он его, да и сейчас симпатии к этому лысеющему мелкорослику у него не добавилось.

На плечо ухнула рука Андрея Викторовича:

– Ну ты, друг, давай: мыться, бриться, перышки почистить и через пару часов отпразднуем, устроим банкет в вашу честь, открытие обмоем. Ты знаешь, споры эти ваши – это чудо какое-то! Там понамешано всего и сразу! Ну ладно, всё на потом, давай-давай, беги в душ, амбре от тебя я скажу…

***

Пригашен свет, пусты бокалы, и тихой музыки напев, вальсируют, кружатся пары, стихает праздник отшумев.

Рядом присел Чейз, подтянулась и Джесс, в ее руке наполненный красным вином пластиковый бокал вина.

– Покурить бы, – начал Чейз, на станции на курение было наложено вето, как и на всяком подводном судне, – Веришь, пока в карантине расслаблялся, об одном мечтал – затянуться.

– Так ты ж не куришь, вроде…

– Курил, бросил. А тут пробило, прямо до кишок, – усмехнулся, – сам от себя не ожидал. От страха наверное.

– Наверное. А у тебя как? – толкнул плечом Джесс, а та, вдруг, привалилась к нему, положила свою блондинистую головку ему на плечо и сказала чуть пьяненько:

– А я тоже курить хотела и выпить еще. А больше всего – с бокальчиком и в темноте в ванной полежать, отмокнуть. Глаза закрывала, и видела… – вздохнула, – а потом засыпала, и с криками просыпалась. Мне всё эти – мертвецы виделись. Жуть как вспомню.

– Ты их вблизи видела?

– Знаешь, мне и издали хватило. Спасибо, на всю жизнь хватит. Ну не на жизнь, так на годик точно.

– Тебя проинструктировали?

– А, ну то, что молчать, в репортаж не включать, бла-бла-бла там всякое, – зевнула, чуть потянулась спиной, – Дим, я ж свободная пресса. Проплатят, помолчу в тряпочку. Дело обычное, не в первый раз. Только репортаж бы вышел – считай Пулировцевская в кармане! – вздохнула, – И записи… Ваши то мне записи не отдадут?

– Не отдадут, – усмехнулся, – пока гриф «секретно» не снимут. А это… Нескоро это будет, – он, то ли осмелев от хмеля, то ли просто набравшись храбрости, закинул ей руку на плечо, прислонился щекой к ее голове, – да и к лучшему. Я бы не хотел, чтобы исследования те, оттуда, продолжили. А их продолжат, ты в этом не сомневайся, Джесс. За такую гадость ваш госдеп душу продаст, да еще и в долги залезут.

– Ну, знаешь, ваш этот, тоже такую наработку просто так не отпустил бы. У вас еще есть КГБ?

– Нет, теперь ФСБ. Тоже ребята ушлые.

– Вот, они бы за такую находку ухватились.

– Это да… это конечно…

– Да и вообще, – она вдруг резко сорвалась с его плеча, ухватила бутылку, налила в бокал, залпом выпила, – Я скажу.