Появился Барыга. Он был таким же, как запомнил его Данил, разве чуть моложе – невысокий, крепко сложенный, с небольшим брюшком; улыбающиеся глаза, морщинки к вискам. Добродушный мужичок-боровичок, да и только. Поздоровался с посетителями, уселся за столик у самого огня. Толкнув Юку локтем, Данил указал на него глазами – и девушка так и впилась в лицо работорговца сверлящим взглядом.
– Ты потише… потише… А то решит, что убивать сейчас начнешь, – усмехнулся Данил. Он уже оправился от неожиданности и теперь откровенно посмеивался. А кроме того – испытывал некое чувство превосходства над этим человеком. Странно было смотреть на него и знать, когда и как он умрет, какая судьба его ожидает. Бабка Ванга, да и только…
– Ты чего улыбаешься? – прошипела Юка. – Они же рабами торгуют! Как этот… Керимов!
– Кстати, может от него и возят, – ответил Добрынин, которому эта мысль вот только что вскочила в голову. – Вернее – возил. Керимова нет – рабов нет. Но он еще каналы найдет, не сомневайся.
– Так что тут веселого?
– А я просто знаю, как он закончит, – наклонившись к девушке, сказал Данил. – Мы же этот караван и раздавим. И не далее как через три года, в тридцатом. А самого Барыгу китаец Ван Ли убьет летом тридцать третьего. Километрах в семистах к северу отсюда. Вот название поселка, увы, не помню…
Юка с каким-то священным восторгом посмотрела на него.
– То есть ты это действительно
– Я знаю, потому что сделал это сам, – кивнул Данил. И усмехнулся: – Ну и как тебе, с провидцем жить?
Юка поежилась:
– Нет… я знаю, конечно, откуда ты взялся – но чтоб вот так… Как-то странно все получается…
– Река времени, – пожал плечами Данил. – Я-то привыкший – но тоже нет-нет, да и кинет в дрожь…
– А не можем мы его сейчас сами… – задумчиво произнесла она, поглядывая на торгаша. – Ну… того…
– Не можем, – отрубил Данил.
– Почему?! За три года он дел-то еще каких наворотит!
– Категорически нельзя. Убьем Барыгу – изменим течение времени и события. Он не приедет в Сердобск, а значит, в Убежище не появится оружие и патроны, не привезет китайца, не будет первого боевого крещения у Даньки-младшего… Да мало ли чего еще не случится – или случится
Юка вздохнула, но вопросов больше не задавала.
Наконец принесли ужин. И шашлык, и все сопутствующее было выше всяческих похвал. Тушенка и каша изрядно надоели, и они слопали по две порции. Юка на этом остановилась, а Данил, отдуваясь, заказал еще одну. Расправляясь с ней, он вдруг заметил стоящего у дороги и во все глаза глядящего на них пацана. Присмотрелся – тот самый, безбилетник! Стоит, рот открыл, куски глазами провожает. Аж не по себе стало, настолько голодным был его взгляд.
Сообразив, что его заметили, мальчуган дернулся и нерешительно побрел к веранде. И столько робости, столько беззащитности и отчаяния было в его одинокой фигурке, что Данила дрожь пробрала. Вот скотина, а ведь он еще заставил пацана на крыше ехать…
– Подходи, дружище, подходи, – поманил он парнишку, и когда тот приблизился, спросил: – Кушать будешь? Я тебя сюда на броневике привез – я и угощаю.
В глазах мальчугана на секунду мелькнул страх, но, увидев, что угрозы вроде бы нет, он расслабился. Молча уселся за столик рядом, принял порцию шашлыка, которую пододвинула ему Юка, хлеб – и с голодным урчанием, словно волчонок, вгрызся в мясо.
– Ну и откуда ты такой? – дождавшись, пока пацан поест, спросил Добрынин. – Тебя как зовут-то?
– Данька я, – шмыгнув носом, ответил парень. – Родкины мы…
И услышав это имя и эту фамилию, Добрынин вновь, во второй раз за один вечер, растерялся… Пригляделся – и впрямь! Он и есть, тот самый Данька! Такой же белобрысый, такой же лопоухий! И на виске слева мелкий шрам! Это ведь он, этот пацан, помог ему тогда под Ульяновском! Да как помог! Такой план завернул – хоть стой, хоть падай! С юмором, да с огоньком!.. Да, это было в другой реальности, в другой временной петле, но… не значило ли это, что в теперешнем времени парень поможет и Данилу-младшему?
– Куда путь держишь, Данька Родкин? – справившись с собой, спросил Добрынин. – И почему один? Почему без защиты? Радиация вокруг – ты, вообще, знаешь об этом?..
Мелкий молчал, только носом пошмыгивал. Шмыгнул раз, шмыгнул другой – и вдруг словно прорвало. Захлюпал носом, заплакал тихонечко, размазывая по пыльной физиономии слезы, тут же превращающиеся в грязные разводы на щеках и потеки на подбородке…
– Ох ты… Ну… Ты это… Да успокойся ты, все ж нормально теперь… – неловко забормотал Добрынин, не зная, с какого бока подступиться к пацану.
Юка, сердито сверкнув на него глазами, взяла дело в свои руки, и вскоре парень, успокоившись, и умяв две порции шашлыка, уже рассказывал свою историю. И слушая его, Добрынин только головой качал да руками в растерянности разводил. Юка же так и вообще развела сырость, хоть саму утешай.
И было от чего.