Без памяти (СИ)

Оторвав взгляд от сферы, рассматриваю пространство: я нахожусь в больнице. Врачи в белых халатах перебегают из кабинета в кабинет и не замечают меня. Интуитивно, чувствую, куда мне нужно отправиться и какая именно дверь мне нужна.

Я даже знаю, что меня там ждет. Точнее, кто.

Картинка так резко размывается. Пытаюсь собрать ее воедино, но сон, или воспоминание, все время ускользает. Почему я вижу мальчика в больнице? Он чуть старше меня и у него красивые серые глаза. Прозрачные, как выглядела бы пологая гладь озера из жидкого серебра.

Такие знакомые глаза. Я узнаю их из тысячи.

Такой странный сон. Почему я вижу Лео маленьким?

— Почему ты здесь? Кто ты? — спрашиваю у мальчишки. — Тебе тоже нужно лечение?

— Операция. Сложная операция. Возможно, я скоро умру, — коротко отзывается он.

— Тебе страшно?

— Наверное. Мне бы не хотелось умирать. Я еще столько всего не сделал.

— Тогда ты не умрешь, — обещаю ему я, передавая землю в его руки.

Затем резко переношусь внутри сна в поле. Оно круглое, как гоночный трек, по которому без остановки едут машины. Пахнет маслом и бензином. Я откидываюсь на мягкую траву и смотрю на небо, наблюдая как надо мной проплывает стая мотыльков…крупных, с голубыми крыльями. Целая стая бабочек.

Мотылек, мотылек, мотылек.

«Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их», — звучит в голове женский голос, а потом слышу, как книга закрывается. Что это за книга? И что за женщина читает мне эту книгу? Моя мама читала мне?

Я пытаюсь найти эту книгу в поле, и наконец, нахожу ее. Беру в дрожащие руки, совершенно четко ощущая внутри, что эта книга — дверь в мои воспоминания. Настоящие воспоминания, осталось лишь открыть ее.

Но…не получается, не выходит. В последний момент, она сгорает в моих руках в адском огне и превращается в пепел. На руках остаются ожоги с крупными волдырями, и я плачу, не в силах поверить в то, что все мои воспоминания безвозвратно уничтожены.

Я несколько раз просыпаюсь в холодном поту и засыпаю снова. Меня охватывает то паника, то страх, то удушливое отчаяние. Состояние, сравнимое с тошнотворным похмельем. Тьма окутывает меня своими бесконечными объятиями, не дающими мне выбраться из этого кошмарного лабиринта.

Сердце бьется в сумасшедшем ритме, пытаясь вырваться из груди. Глубокий страх накрывает вспененной волной, заставляя кричать, я резко сажусь на постели. Ужас сковывает дыхание, словно петля, накинутая на шею.

«Отходняк», наверняка связанный с экспериментом Леона, заканчивается примерно через сутки. Когда я окончательно просыпаюсь, и наконец, ощущаю легкость в голове, от былых кошмаров остаются лишь следы на сердце.

Как же хочется вспомнить абсолютно все. Расставить странные навязчивые образы по местам. Могут ли они быть частью моей реальности? Что за шар? Почему мальчик из моего сна, так похож на Леона?

Мы никак не могли быть детьми примерно одного возраста. Стало быть, сны — лишь безумный танец моего сознательного и бессознательного.

Кусочки пазла, раздробленные на бессмысленные части.

К вечеру следующего дня, я осознаю, что давно полноценно не ела.

— Алатея, ты ничего не съела ни на завтрак, ни на обед, — тяжело вздыхает приставленная ко мне служанка, или просто Виктория Сергеевна, с печальным вздохом забирающая подносы с едой, так и не тронутые мной. — Мистер Голденштерн недоволен твоей забастовкой и приглашает тебя на ужин.

В животе предательски урчит, но я лишь небрежно веду плечом в ответ.

— Я не голодна. Или поем позже. После него, надеюсь, мистер Голденштерн соизволит прийти в мою спальню сам, а может быть, и лично принести мне ужин. Я — его жена, а не рабыня, которая должна бежать к нему по первому зову.