Без памяти (СИ)

— Ты так вкусно пахнешь. Всегда так ахуенно, что действуешь на меня как афродизиак, — почти нежно заверяет Леон, обхватывая чувствительный эпицентр губами.

Не могу поверить, что он это делает. Зачем? Лучше бы изнасиловал, потому что подобные действия действуют на меня как самые жуткие американские горки.

Горячо — холодно. Грубо — нежно. Сильно — плавно.

Я дрожу, и искренне ненавижу себя за то, как реагирует мое тело на его действия. Из меня буквально течет на простыни, и это вызывает стыд, непонимание, отчаяние, боль и горечь.

Мои слова в его сторону расходятся с языком моего тела. Я не припомню, чтобы такое случалось, когда меня пытались развести на секс, прежде.

Стоит мне дернуть руками или ногами — боль в запястьях и лодыжках проявляется, но ласки мужчины заглушают все остальные эмоции. Терпеливо и размеренно Леон ласкает языком мою щель, опускаясь еще ниже. Лижет, сосет, целует, все в идеальной пропорции, сводящей с ума.

— Трахнуть тебя? — мой болезненный всхлип служит ему ответом. Слезы обжигают лицо, я чувствую, как он заполняет меня изнутри, вытворяя самый чувственный танец в моей жизни.

На мгновение, его язык покидает мое отверстие, и я готова взвыть от ощущения несправедливости, боли и дикой пульсации внизу живота, которая ощущается так, словно внутри меня поселился жадный и голодный зверь, погибающий без движений мучителя.

— Прекрати издеваться, — хнычу я, пока Леон растягивает меня пальцами. В первый раз входит один. Когда он покидает меня полностью, мышцы болезненно сокращаются, лишаясь необходимого. На второй — два. Когда он вставляет три пальца, мне уже больно. Но ощущение приятной наполненности, заставляет меня, не выдержав, двинуть вперед тазом и бедрами… в ответ я слышу мужскую усмешку.

— Мне нужна полная капитуляция моей непослушной жены, — озвучивает то, чего намерен добиться. — Полное признание. Покорность, Ми. Давай, я ждать не буду, — командным тоном изрекает Леон.

Черт. У него властный голос, словно перед ним вся земля по канату ходит и ему все должны. Президент, блядь, что ли? Я не пойму. Кем себя возомнил.

Эмоции накрывают с головой. Ненависть к происходящему становится такой же уничтожающей, как и страсть к обезумевшему и страстно одержимому мужчине, убеждающему в том, что является моим мужем.

Я ненавижу себя за слабость, но сквозь слезы, действительно… не выдержав, начинаю двигаться на встречу его языку и пальцам. Шиплю, проклинаю, ругаюсь, плачу, стискиваю зубы… но двигаюсь, ощущая, как ослепительное блаженство нарастает внизу живота.

— Господи, да, это так невыносимо приятно, — вырывается из моих губ непроизвольно. Ненавижу. Не-на-вижу. Зачем я это сказала? Изнасилуй меня, хочу тебя ненавидеть, мудак.

Прекрати целовать меня там, где не целовал еще ни один мужчина.

Или целовал…? Именно он?

— Не расслышал? Господи? Мне больше нравится, «Мой Бог», мотылек, — и вновь усмешка. Его рот накрывает клитор сильнее, губы всасывают в себя крохотный бугорок. Я кричу, мечтая взять его за голову и вжать в свою киску так, чтобы он захлебнулся моим оргазмом.

Сдох прямо там, куда и завел себя сам…иначе мою ненависть не передать словами.

С моих губ срывается стон, затем вскрик…я кусаю губы, чтобы хоть как-то сдерживать себя, но моя задница елозит по простыне таким образом, чтобы ему было удобнее меня ласкать и трахать.

Но, как и следовало ожидать, в планы Леона не входило только ублажать меня. По крайней мере, «бесплатно». И за удовольствие он возьмет высокую цену. Непосильную.

Разрушительную…

— Скажи, Ми. Я даю тебе последний шанс, — шепчет он. — Скажи, что хочешь меня. Будь послушной девочкой. Примерной женой. И ты кончишь так сладко, что вспомнишь меня.

— Я не жена тебе и никогда ею не буду. Ты никогда не сможешь довести меня до оргазма, — заставляю себя говорить, словно бесчувственный робот.

На мгновение, все затихает. Я не слышу его. Но чувствую. Он передвигается по постели надо мной.

Приподнимает мой подбородок пальцами, поддевая его.

— Раскрой рот.

Что он делает? Мне не нужно видеть, чтобы примерно понимать это.

— Нет.

— Будет хуже, Ми. Раскрой рот, — приоткрываю губы, он надавливает на скулы, чтобы я закричала. И затыкает меня членом.

— Ахуеть, да, — у него не получается войти слишком глубоко в такой позе. Он мог бы, едва ли бы я не задохнулась после подобного. — Люблю твой рот, Ми. Он самый лучший.

Его член ощущается просто гигантским, но не вызывает неприязни. Отвращение вызывает лишь то, как он ведет себя со мной. Хотя где-то внутри раздаются убедительные голоса, нашептывающие, что он не убьет меня. Хочет унизить, поставить на место, сломать — не более.

Я кашляю и ною, когда он вынимает член из моего рта с характерным хлопком. Ударяет по губам с властным требованием:

— Теперь высунь язык.