День перевалил за половину. Жаркое солнце било в застекленный купол мастерской Огановского, на улице было душно, как перед грозой, где-то далеко за домами, над самым горизонтом медленные облака сливались в серую тучу. Но здесь, в мастерской, было прохладно. Все так же в центре высилась глиняная фигура всадника, накрытая мокрыми тряпками, а поверх целлофановой пленкой, в углах стояли и валялись незавершенные работы, эскизные пробы из высохшей глины, гипса, пластилина — фигуры, головы, торсы без голов, кувшины. На огромном столе, на котором впору танцевать какому-нибудь трио, в банках стояли кисти, валялись краски, много листов ватмана с карандашными рисунками: лица, кисти рук, женские обнаженные фигурки, античные головы. Листы эти были сдвинуты небрежно Огановским к краю стола. А посередине его на газете лежало несколько разделанных уже вяленых лещей и стояла батарея пустых, начатых и еще неоткупоренных бутылок пива.
Сам хозяин — Борис Огановский, крупный, ширококостный, сбросив пропотевшую сорочку, сидел обнаженный по пояс в торце стола и разливал пиво в керамические поллитровые кружки собственного изготовления. Алексей Чаусов и Святослав Жадан сидели напротив друг друга, обдирая мякоть с остова леща, жевали и прихлебывали пиво.
— Да скиньте вы рубахи! — сказал Огановский.
— Рубахи пищеварительному процессу не помеха, — засмеялся Жадан. — Ты где достаешь такую рыбу?
— В холодильнике, — весело отозвался Огановский. — Ты что такой мрачный, Алеша? — обратился он к Чаусову.
— Духота замучила. В кабинете просто дышать нечем.
— Купите кондиционер.
— За какие шиши? Это вы, скульпторы, еще что-то можете, да еще кооперативщики: деньги все в стаю сбиваются, а мы, искусствоведы, как? Лег — свернулся, встал — встряхнулся: вот наша жизнь теперь, — ответил Чаусов.
— Зато вы со Славкой кандидаты наук, а я хрен необразованный, подмигнул Огановский Жадану и спросил у него: — Слава, признайся, ты хлопнул Гилевского?
— Нечем было, — засмеялся Жадан. — Следователь, ничего бабенка, тоже норовила это выяснить. Все такими кругами ходила. А я дурочку валял.
— Тебя тоже туда тягали? — спросил Огановский Чаусова.
— А как без меня обойтись. Я же был лучшим другом покойника, хмыкнул Чаусов. — Ты мне скажи лучше, — кивнул он на лист ватмана, где был карандашный рисунок девушки, — откуда достаешь таких натурщиц?
— Их полный город. Надо просто уметь увидеть, раздеть глазами, а сторговаться не проблема. Когда привожу сюда, они уже тут сами раздеваются.
— Как-нибудь пригласил бы на такую, — улыбнулся Жадан.
— Тебе все подай: леща, пива да еще и бабу!
— Ты же у нас человек гостеприимный, — сказал Чаусов.
— Будете хамить — выгоню обоих, — Огановский огромными руками потер широкую грудь, поросшую темными волосами…
В мастерской стало темней, видимо, наползала туча. Но приятелям было все равно. Перебрасываясь фразами, они лакомились лещом и пивом…
Полоска бумаги с печатью действительно была сорвана. Капитан Кисляк достал из кармана лупу, приник к замку, долго рассматривал, затем сказал:
— Замок цел, никто не ковырялся, никаких свежих царапин. Если и открывали дверь, то ключом — родным либо заранее подобранным.
— Но родной ключ у меня, — сказала Кира.
— А разве не могло быть еще одного? — возразил Агрба. — У того же Пестерева или у любовницы Гилевского, как ее там…
— Долматова, — подсказала Кира.
— Во-во! Вроде самые близкие Гилевскому люди.
Кира достала из сумочки ключ, он легко вошел в замок, дверь отворилась, они прошли в квартиру. Их сразу окутала духота давно непроветривавшегося помещения, запах пыли, лежавшей на мебели.
Они начали планомерно осматривать квартиру, стараясь ни к чему не прикасаться. Кира хорошо помнила с момента прежнего посещения, что где висело, лежало, стояло. На первый взгляд все было на прежних местах.
— Ну что? — спросил Агрба.
— Если бы сняли картину, икону, хотя бы одну, или перевесили на другое место, остался бы след на обоях — невыгоревшее место. Фарфор, статуэтки тоже на своих местах — на всем нетронутая пыль, — сказала Кира. — Если бы что-то взяли, остался бы след — отсутствие пыли.
— А «пальчики» все-таки есть, — отозвался Кисляк. Он немного присел у стола и смотрел вдоль его полированной глади. — Кто-то оперся ладошкой о стол, — он открыл чемоданчик, достал порошок, кисточку, пленку и принялся за дело.
— Ладошка маленькая, — закончив все свои манипуляции, сказал капитан Кисляк, — и пальчики узенькие, подростка либо маленького худенького человека, либо дамские.
— Что же это, он или она квартиру вскрыли, вошли, походили, бесстрашно наследили и ничего не взяли? — спросил Агрба. — Не на экскурсию же приходили. Не похоже, чтоб детишки.
— Но что-то же искали здесь, — сказала Кира.
— Значит не ограбление, — отозвался Кисляк.
— Мне пришла в голову такая мыслишка, — произнесла Кира. — А зачем «ему» или «ей» нужно было похищать у самого себя?
— Что вы имеете в виду? — не понял Джума.
— Пестерев сказал мне, что Гилевский обещал ему завещание на всю недвижимость. Так может он и посетил квартиру, посмотреть, чем обладает?