Без игры

Он по обыкновению нечаянно думал о своем. Несколько раз он слышал, как ей говорят, кричат, окликают ее «Марина», и ничего ровно это имя ему не говорило, ни о чем не напоминало. Несколько раз, бегло глянув ей в лицо, продолжал потом, уже отвернувшись, видеть ее лицо с живой, немного странной, как бы скользящей, легкой улыбкой, ее влажно-блестящие глаза, гладко обтянутые юной кожей скулы и щеки, открытый лоб, и вдруг как будто в нем само собой сложилось в одно слово: Маринаосоцкая!.. Тут же возникли громадные водяные холмы без гребней, они вздувались, и проваливались, и снова возникали за иллюминатором у самого борта корабля, до серого горизонта, который тоже казался волнистым; качка шла непрерывная, равномерная, и в духоте кают-компании крутили кино, в четвертый раз все одну и ту же картину «В старом парке», и над океаном снаружи висела тропическая духота, а на экране холодный осенний ливень хлестал по асфальту, залитому лужами, за масляночерной чугунной оградой Летнего сада на набережной Невы ветер гнул и стряхивал воду с веток старых деревьев, и капли дождя или слез бежали по милому лицу девушки, которая только что была так подло обманута, и самое нестерпимое было то, что она еще не успела понять. Не поверила еще в свое несчастье, только недоуменно и испуганно ступила на какой-то порог, а зрители-то уже знали наперед всю полноту и безысходность ожидающего ее несчастья. Просто непереносимо было видеть, что она еще на что-то надеется. Пытается что-то объяснить этому сукину сыну, которого они тут, в кают-компании, придушили бы в минуту, если б можно было его вытащить с экрана... и вот эту девушку, как было написано в титрах и как все запомнили, именно и звали Маринаосоцкая, это было ее настоящее имя, хотя та девушка тоже была, кажется, Марина...

— Вы что, совсем меня не слышите, что я у вас спрашиваю?

— Нет, нет, я все слушаю... Отчего же?.. Вы, значит, Марина Осоцкая?

— Вы что? Выпили?

— Безусловно... Знаете, даже странно, мне вдруг сделалось как-то все равно — весело! Я и позволил нечаянно эту униформу на себя напялить... В задумчивости был, наверное.

— Да сейчас вы вроде ничего? — она вдруг тихонько рассмеялась. — Как вы сказали? Все равно — весело? Смешно.

— Мы вас видели. Это «В старом парке».

— Кто это «мы»?

— Ну-у, все, кто от вахты свободен. На корабле.

— A-а, это старая картинка. Слабенькая. Сентиментальная, да?

Он усмехнулся, неуверенно пожал плечами.

— Трудно сказать. Может быть. Смотря где. Смотря кому. Смотря когда. Без координат все определения только так: на вкус, на цвет... Как кому.

— Знаете, я вас понимаю, — неожиданно заинтересованно, быстро откликнулась она. — Значит, в плаванье, в море смотрели?

— Даже в океане. Всего четыре раза. Еще бы раза два посмотрели, да на другое судно отобрали. Там, знаете, меняться приходится фильмами.

Тут они увидели, что с горки, от стоявших в отдалении аппаратов, бежит к ним Эраст Орестович. Вид у него был такой, точно он сейчас начнет драться или кинется обниматься. Еще издали, не успев добежать до них, он размахивал рукой, кричал:

— К чертям собачьим всю эту музыку!

К нему с четырех сторон сбегались помощники.

Подскочив вплотную, в восторге, похожем на приступ отчаяния, спеша и задыхаясь, он продолжал выкрикивать:

— Все это к черту, на помойку, в корзину! Сию же минуту ему надеть простой ушкуйницкий костюм! А это тряпье уберите отсюда! — он даже стал от нетерпения сам сдергивать с плеча Тынова княжеский кафтан. — Волосы вот так! — Он пятерней взъерошил ему волосы. — Шапка в левой руке, вот так, а правой ее ведет! Ясно? — Он топал ногой, спеша выложить свою новую идею: — Мы вот что сделаем. Будем снимать как следует, не дожидаясь никакого княжича! Нет его, и пес с ним! Вот он! Он атаман, вожак, вообще есаул ватаги этих ушкуйников. Они-то и спасли княжну, отбили у какой-то там вражеской банды и вот доставили ее по назначению, и вот он ведет ее по сходням на пристань, с кораблика на берег, и тогда уж, черт с ним, передает с поклоном в руки этому болвану князьку, когда эта скотина приедет наконец на съемку! А вот народ у вас паршиво ликует, шапки в воздух — просто ни черта не получается, что вы будете мне рассказывать: «репетировали», ни черта вы не репетировали! Разве так народ ликует? Мне нужна туча шапок, взрыв, фейерверк шапок, пускай — кто в задних рядах — сейчас же опять подбирают и опять кидают! Выдайте им по две шапки! Вы понимаете, насколько это будет лучше? Эти простые, симпатичные разбойники-ушкуйники отбили ее от врагов и вот привезли ее своему князю. Вы на него поглядите теперь, на растрепанного, может такой отбить? Может! А не сопливый князишка, который только на гитаре бренчит! Что это за ерунда собачья, скажите, пожалуйста, что все подвиги совершают обязательно какие-то князишки, которые мало того, что простой народ угнетают, еще и съемку срывают! Обойдемся! Все по местам!

Глядя вслед убегавшему Эрасту Орестовичу после того, как он, похохатывая в злорадном восторге, превратил Тынова в есаула ушкуйников, Тынов неожиданно сказал: