Без гнева и пристрастия

— Я успел прочитать вечернюю газету. Первую, так сказать, ласточку издевательски ироничного выпада против младороссов. Во-первых, неостроумно, во-вторых, злобно-тенденциозно и, в-третьих, в связи с самыми последними событиями не к месту.

— Но уже начали. Завтра по телевидению гневное интервью писателя Чернавина…

— Все отменить. Завтра по телевидению должно быть выступление Маркова, в котором он выразит соболезнование…

— Кому соболезновать, себе, что ли? — не выдержав, перебил Юрий Егорович.

Иван Вадимович рассмеялся.

— Пить меньше надо. Оговорился. Пусть выразит сожаление по поводу излишне резких высказываний патриотов в адрес «Молодой России», вызванных только шоком от этого немыслимого злодеяния.

— Я все понял, Иван Вадимович. Но время, время!

— Сославшись на Остапа Бендера, можно сказать: время, которого у нас нет, это деньги, которые у нас есть. Ну, по последней, дорогой друг? Что нам говорит народная мудрость? Посошок на дорожку?

…Пришла голая Люська. Она ползала по нему, гладила, ласкала, целовала сверху донизу. Вроде полегчало.

Глава 45

Костя Ларцев жил в одном из трех гулливерских фаллосов, что вознеслись в конце Мосфильмовской улицы. Смирнов с трудом пристроил «девятку» частично на узкой дорожке, частично на тротуаре. Жильцы этих труб прятали свои супербрички в подземных гаражах, гадюки. Взлетать надо было на двадцать шестой этаж. Взлетел на молниеносном лифте.

В пустоватой, неоправданно большой гостиной его ждали. Хозяин, в прошлом знаменитый футболист, а ныне тренер, познакомил его с еще одним своим гостем — Героем России полковником Корнаковым. Втроем устроились за обеденным столом, сервированным с мужским размахом и непритязательностью. Пока Костя разливал по первой, Смирнов для порядка затеял светскую беседу:

— Как ты решился жить в таком пенисе, Костя? А вдруг опадет?

— Архитекторы утверждают, что его эрекция рассчитана на сто лет как минимум. Так что на мою жизнь хватит, — откликнулся Ларцев.

— Ну, ну. Только мне помнится, что специалисты по эрекции — не архитекторы, а сексологи.

— Выпьем и разберемся, — решил Костя. — Со свиданьицем.

Выпили, конечно, водки. И, естественно, закусили селедочкой. Мрачноватый полковник Корнаков, промокнув рот черняшкой, сразу же после первой — торопился, наверное, — без преамбул вступил в деловой разговор:

— Я согласился на встречу с вами, Александр Иванович, по настоятельной просьбе моего друга Константина. Но, если честно, особого смысла в этой встрече я не вижу. Ничем не могу быть полезен вам. Да и вы мне, наверное.

— Вы, Василий Федорович, даже ошибаетесь с солдатской прямотой, — лениво отозвался Смирнов, уже за хозяина разливая по второй.

— Я — офицер, Александр Иванович.

— Не просто офицер. Вы — полковник. А я всего лишь капитан.

— Насколько мне известно, вы — не капитан, а тоже полковник. Только милиции.

— Мой последний армейский чин — капитан.

— Вы служили в армии? — удивился Корнаков.

— Я воевал в армии.

— Это когда же? — удивился сбитый с толку Корнаков.

— С сорок второго по сорок пятый, — ответил Смирнов и горько добавил: — Прошлого века.

Неуютно стало Герою России, неловко. От смущения задал еще один бестактный вопрос:

— Простите, Александр Иванович, а сколько вам лет?

— Знаешь, сколько лет народному артисту Владимиру Зельдину?

— Неужто… — начал было армейский полковник, но вовремя умолк.

— Откинь десятку и попадешь в десятку.

— Вы со мной на «ты»?

— Я, Василий Федорович, старый, очень старый человек. Все кажется, что вокруг меня то ли детки мои, то ли внуки. Прошу простить за стариковскую бестактность.

Опять старый хрен держал верх. Пришлось отступать.

— Это вы меня извините, Александр Иванович…

— Да что уж там. Мне по душе хороший офицерский гонор. Погоны следует уважать не менее, чем печальную старость.

— Старость разве обязательно печальная?

— Если не печальная, то противная. Помните у Тютчева? «И старческой любви позорней сварливый старческий задор».

Константин понял, что первый раунд за явным преимуществом выиграл Смирнов, и быстренько развел боксеров по углам.

— Вася, я же тебя предупреждал, что он мудрый, как змей, и неожиданный, как Мухаммед Али. Первый раунд ты проиграл. Давайте перед вторым для восстановления сил выпьем. Давно уже нолито.

Выпили по второй. Корнаков закусывал и незаметно поглядывал на Смирнова: сильно заинтересовал его старичок. Старичок же, делая вид, что его ничто не интересует, кроме закуски, старательно жевал магазинный салат. Первым не выдержал молодой:

— Александр Иванович, я не понравился вам?

— Не в этом главное, Василий Федорович.

— В чем же главное?

— Главное, чтобы я понравился вам.

Трудно продолжать беседу после такой реплики. Пришлось сыграть интермедию. Как бы впервые заметив богатую камышовую трость Смирнова, зацепленную за спинку стула, Корнаков уважительно спросил:

— Ногу вам повредили на войне, Александр Иванович?