Без черемухи

   Однажды, напившись утром чаю, я вышел на балкон. Там были мать и Таня. Мать была чем-то взволнована, очевидно, своим разговором с Таней.

   -- Как только не стыдно, молоденькая девочка...

   Таня была вся красная и сконфуженная.

   Посмотрев на Таню и на мать, замолчавшую при моем появлении, я прошел в гостиную. Крестная в очках, со счетами, которые она держала стоя, уперев их в колени и придерживая одной рукой, щелкала косточками и записывала что-то карандашом на клочке бумажки.

   -- Это вы сцапали мой карандаш? -- сказал дядюшка, подходя к крестной. Он держал руки в карманах в своей обшитой тесьмой куртке и ждал ответа, слегка наклонившись и не выпрямляя спины.

   -- Подожди, пожалуйста, с своим карандашом,-- сказала крестная,-- надо сообразить, что нужно детям. Марья Ивановна вечно займется штопаньем чулок и молебнами, а про главное не вспомнит.

   -- Ну, не смею прерывать ваших серьезных занятий,-- сказал дядюшка, выпрямляя спину, и, не вынимая рук из кармана, отправился к своему креслу.

   -- Только я все-таки просил бы не трогать моих вещей, тем более что на место никогда не положите. Вот где, например, календарь? Потом пучок веревочек тут лежал, тоже улетучился.

   И он развел руками, оглядывая стол.

   -- Да, так молодцы скоро и к отлету, жаль,-- сказал он уже сам с собой и, усевшись в кресло, развернул газету.

   -- Ты едешь вместе с братьями? -- спросила у меня Катя, догнав меня в детской.

   -- Разумеется,-- сказал я

   У Кати было внимательное, сосредоточенное лицо, какое у нее бывало всегда при какой-нибудь новизне, она даже не чувствовала в моем тоне насмешки и не обижалась.

   "Наконец-то почувствовала",-- подумал я.

   -- А когда вы поедете?

   -- В среду, кажется.

   -- Тебе не хочется?

   -- Отчего же. Наоборот, мне очень хочется. Не век же целый сидеть около мамы.

   -- Нет, я бы не поехала,-- сказала Катя.

   -- Подрастешь побольше,-- сказал я небрежно,-- тогда иначе будешь рассуждать.

   -- Да, конечно,-- сказала, вздохнув и опять не заметив укола, Катя,-- но все-таки уехать из дома...

   При этих словах я невольно оглянулся кругом. Мы сидели в детской за нашим изрезанным по краям столом и наглаженной до блеска клеенкой. Здесь все было знакомо, до мельчайшей черточки: и низкие, широкие окна, почти доходящие до низкого потолка, и печка с синими цветочками на старых кафлях, отставленные от стола в беспорядке стулья и кресло Петра Михайловича с мягкими затертыми подлокотниками, а в окно были видны угол крыши парадного крыльца и часть выездной аллеи с воротами вдали.

   Я посмотрел на все это, и мне стало грустно. Дом впервые останется без меня. Опять придет зима, опять придут долгие вечера, опять начнется все наше домашнее, милое. Катя все это будет видеть, а я уже нет.

   "Милый, милый дом,-- подумал я,-- неужели все это уже прошло для меня: и беготня вечерами по комнатам босиком, и игры в прятки, и сиденье на диване за спиной у крестной с Катей вместе".

   -- Все-таки без тебя мне скучно будет,-- сказала Катя,-- помнишь, как все хорошо было? -- Она сидела на краешке нашего старого дивана и, грустно склонив набок свою хорошенькую головку, наматывала на палец ленточку.-- А в чем ты повезешь свои вещи?

   -- В чемодане, конечно.

   Вошла Таня. Увидев нас, она отвернулась и, сделав вид, что ищет что-то в комнате, потом ушла.

   Мы оба заметили, что у нее заплаканы глаза, и потому не окликнули ее.

   -- Что это с ней? -- спросил я.

   -- О, это целая история,-- сказала Катя, оживляясь и оглядываясь на дверь. Глаза ее заблестели.-- Ты знаешь, ведь она влюбилась в Сережу... (Я вдруг почувствовал какую-то обиду и укол для себя в этом.) И мама ее сегодня бранила, так бранила... Я сидела за дверью и все слышала. Мама сказала ей, что она развратная девчонка и что ее прогонят. Что значит р_а_з_в_р_а_т_н_а_я?-- спросила Катя, повернувшись ко мне.

   Я пожал плечами.

   -- Наверное, таскает что-нибудь,-- сказал я, а сам подумал, что надо будет справиться у Васьки, так как это, должно быть, относится к его области.

   -- Я тоже так думала,-- сказала Катя.-- А Сережа теперь на нее не обращает внимания и все ездит в Отраду, вот она и злится.

   Я вспомнил отрадненскую Наташу и свое тяготение к Тане, невольно сопоставил их обеих и мне стало стыдно своего чувства к Тане в соединении со всеми торчаниями за дверью.

   -- И очень хорошо делает,-- сказал я, задетый тем, что она сейчас не обратила на меня внимания.-- Она -- п_р_и_с_л_у_г_а, и ее нельзя так любить, как Раису.

   -- Почему нельзя? -- спросила Катя с загоревшимися любопытством глазами и живо повернулась опять ко мне.-- А как Раису можно любить?

   -- Ну, там совсем другое дело.

   -- А почему же ты зимой все около нее вертелся?

   -- Я не вертелся,-- сказал я.

   -- Нет, вертелся!

   -- Нет, не вертелся! Ты не ври, пожалуйста.

   -- Не толкайся!

   -- А ты не ври. Вот дрянная девчонка какая.

   -- Сам дрянной!

   -- А, ты так?..

   Короткая борьба у двери, прищемленный палец,-- и она вылетела в коридор, а я захлопнул дверь и в волнении прошелся по комнате.

XXXVI