Бесы

Хорошо известно, что важнейшим событием современной действитель­ности, отразившимся в сюжете «Бесов», явилось убийство в Москве тер­рористической группой Сергея Нечаева одного из участников подпольной организации «Народная расправа» Ивана Иванова, выступившего с кри­тикой авантюристических методов Нечаева и намеревавшегося выйти из ор­ганизации. В то же время содержание романа Достоевского ни в коей мере не сводится, как это иногда пытаются представить, к изображению «нечаев- ского дела». В придачу убийство Шатова «пятеркой» Петра Верховенско- го составляет лишь одно из многих сюжетных положений в этом перенасы­щенном драматическими событиями произведении. «Спешу оговориться, — писал Достоевский осенью 1870 года редактору журнала „Русский вестник"

М. Н. Каткову, посылая из Дрездена для публикации начало своего рома­на, — ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельств того убийства я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет. Да если б и знал, то не стал бы копировать. Я только беру совершившийся факт» (Т. 29, кн. 1. С. 141). И уже по заверше­нии «Бесов» в «Дневнике писателя» 1873 года он повторил: «До известно­го Нечаева и жертвы его, Иванова, в романе моем лично я не касаюсь. Лицо моего Нечаева, конечно, не похоже на лицо настоящего Нечаева. Я хотел по­ставить вопрос и, сколько возможно яснее, в форме романа дать на него ответ: каким образом в нашем переходном и удивительном современном обществе возможны — не Нечаев, а Нечаевы, и каким образом может случиться, что эти Нечаевы набирают себе под конец нечаевцев?» (Т. 21. С. 125). Решение этого вопроса и продиктовало необходимость для Достоевского включить в «Бесах» изображение острозлободневной современности в движение оте­чественной исторической жизни. По заключению одного из исследователей, в авторской художественной концепции романа «сороковые годы нравствен­но ответственны за шестидесятые»[5].

Впрочем, автор «Бесов» решает и более масштабную задачу: ставит вопрос не об одних лишь истоках появления «Нечаевых» и «нечаевцев», но шире — о причинах того глубочайшего национального кризиса, в котором пребывает на современном историческом этапе русская жизнь. В своем предсмертном монологе герой Достоевского — Степан Трофимович Верховенский, толкуя то самое место из Евангелия от Луки, которое вынесено в эпиграф к роману, говорит: «...это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, — это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века!» (с. 720). В этих словах, в которых прослушивается голос самого Достоевского, исторический горизонт романа расширяется уже не на десятилетия, а на столетия.

Вторая особенность, определяющая своеобразие «Бесов», — уникальная повествовательная структура этого романа. Рассказчик, от лица которого ведется повествование, называет себя хроникером, а свое «описание недавних и столь странных событий», произошедших в их «доселе ничем не отличавшемся городе» (с. 64), — хроникой. Он — один из городских обывателей, участник кружка Степана Трофимовича Верховенского, еще молодой человек с классическим образованием. Его имя — Антон Лаврентьевич Г-в. В своей хронике рассказчик по прошествии нескольких месяцев излагает события, в которых сам принимал участие, которым был очевидец, свидетель, а также пользуется для полноты картины сведениями, полученными от других, городской молвой, слухами, сплетнями и т. п.

Повествовательный кругозор хроникера достаточно широк, но, как у любого реального лица, естественно ограничен. Хроникер далеко не везде успел побывать или не всегда смог получить информацию из первых уст от лиц, участвовавших в событиях, многих из которых, замечу, к тому времени, когда он взялся за свои записки, уже просто не было в живых. (Мартиролог героев «Бесов», умерших насильственной смертью, насчитывает более десятка человек, что, по подсчетам некоторых исследователей, составляет около трети всех персонажей романа, упомянутых в тексте по именам.) Поэтому степень достоверности излагаемых хроникером событий — величина переменная: одно дело, когда он повествует о том, что видел собственными глазами, и другое — когда передает слухи, предположения, догадки, описывая совершавшееся тайно, за закрытыми дверями, наедине между двумя людьми и т. п.

К примеру, читатель так и не узнаёт с полной уверенностью, кто же был сообщником Федьки Каторжного, вместе с которым тот ограбил церковный образ Пресвятой Богородицы; кто пустил мышь за разбитое стекло иконы. Городская молва, на которую ссылается хроникер, единогласно указывала на Лямшина. Но сам Федька упрекал в этом кощунстве Петрушу Верховенского. И этот пример далеко не единственный.