Бессонный всадник

Я сажусь поджидать рассвета. Небо чуть светлеет, и сердце мое бьется от радости. Борьба продолжается. Наше дело не пропало. Конечно, я очень слаб, оттого что не сплю, и все мысли мои перемешались. Тело же то подобно мягкому хлопку, то наливается свинцом. По ночам я вспоминаю женщин, что встречались на моем пути. Вот Хустина Аире. Она забеременела после той ночи на ячменном поле в Такиамбре. Какая она была преданная, всегда меня подбадривала: «Мы пожертвуем всем, Раймундо, но не умрем, пока не добьемся справедливости». Я даже не знаю, где ее похоронили. А еще я вспоминаю Росенду Майта. Она подарила мне много прекрасных сыновей, но подмешала своего в тесто, и родился Амадео Эррера; словно шип вонзает он в мое сердце: «Зря вы тратите деньги, отец. К чему эти разъезды? Каждый год мы продаем урожай, и все уходит на бесполезные прошения. А чего вы добились? Живем в нужде, и господа просто смеются вам в лицо! Лучше бы я родился не здесь, не в Янакоче». Я вспоминаю. Бенита Лукас, какая она была? Лицо ускользает из памяти, только помню запах. Как она меня любила! В разъездах я только и мечтал воротиться к ней. В 1860 году мы тоже подали прошение, а его вернули – не хватало одной марки. И все пропало. Моя вина. Я больше думал о том, как бы скорее залезть под одеяло к Бените. Но может быть, не в моей вине дело. А немая, Консепсьон Сото, милая моя немушка? Где найдешь другую, такую добрую, такую нежную, такую любящую? Если б не все эти женщины, что ласкали мое тело, исхлестанное градом и бедами, если б не они, я, может, сдался бы и уснул. А еще думаю я о Мардонии Марин, о теперешней моей жене. И о своих младших детях. Эти мысли прибавляют мне силы, и я не сплю. Но и горе наше не дремлет, сторожко глядит широко открытыми глазами, и, покуда глядит оно, покуда не снят план, до тех пор и мне не суждено сомкнуть веки.

Глава двадцать пятая, о суровой земле Помайярос и о жителях ее, что встретили нас еще суровее

Старый Эррера смотрел на пустынное, словно вымершее селение Помайярос. Потом повернулся к Константину Лукасу.

– Как же ты говорил, что в Помайяросе нам приготовят на смену лошадей и накормят? Никого нет. Свиньи и те попрятались.

– Обещали они, дон Раймундо! – в негодовании воскликнул Лукас.

– И разведчиков наших нету.

Под навесом стоят Иссак Карвахаль и Эксальтасьон Травесаньо, ожидают нас.

– Что случилось, Эксальтасьон?

– Никто не хочет принимать нас, дон Раймундо. Боятся.

Несколько дней назад здесь побывал отряд капитана Реатеги. Капитан созвал жителей на площадь и сказал так: «Я даже не спрашиваю у вас, где находятся представители Янакочи. Запомните одно: услышу, что вы им помогали, их принимали, – вернусь. А вы меня знаете».

Показалось стадо овец. Пастухи медленно шагали вслед. Старый Эррера обратился к последнему:

– Будьте добры, скажите, где живет дон Паскуаль Хасинто?

Пастух тлянул вверх, на вершины гор.

– Умер.

– Неправда, он жив.

Пастух пожал плечами.

– Ну, значит, ушел куда-нибудь.

– Он не может ходить. Он в параличе.

Закатное солнце опаляло церковный портал. Мы тихо вошли внутрь. Какая церковь в округе сравнится с этой! Пол выложен каменными плитами невиданной красоты, на стене – изображение Страшного суда, наполняющее ужасом душу… Мы осенили себя крестом и принялись горячо молиться. Выходим из церкви. Бредем по площади. Вдруг босоногий мальчик дергает старого Эрреру за пончо.

– Что тебе, сынок?

– Дон Паскуаль Хасинто хочет говорить с вами.

– Мы как раз его ищем.

Мальчик ведет нас к лачуге дона Паскуаля. Слепой улыбается нам. Страшна улыбка человека, вечно пребывающего во тьме! Выборный Роблес подходит ближе.

– Добрый день, дедушка.

– Добрый вечер, – поправляет слепой. Он чувствует: сильно похолодало, значит, ночь близка. – Скажите мне, правда, что жители Янакочи решили снять план наших земель и бороться против незаконных владельцев?

– Правда, дедушка.

– А что реки остановились, тоже правда? Не вздумай жать. Глаза мои не видят, но слышу я хорошо, и вот уж давно не доносится сюда рокот вод.

Старый Эррера провел ладонью по лбу.

– Слушай меня, Паскуаль Хасинто. Время обезумело. Наши муки кончатся только тогда, когда люди забудут страх. Надо вылечиться от трусости, надо снять план, а для этого – отыскать старые межевые знаки.

Слепой выпрямился, насторожился. Он не доверял пришельцам.

– Откуда я знаю, может, вы вовсе не представители общины, а слуги какого-нибудь помещика.

Агапито Роблес взял его руки в свои.

– Пощупай-ка, дедушка. Разве это руки бездельника? Сколько урожаев собрали они! Вот мозоли-то, чувствуешь?

Агапито ласково сжимает руки старика. Тот улыбается.

– Как тебя звать, сынок?

– Агапито Роблес Бронкано, дедушка, выборный общины Янакоча.

Старик хитро усмехнулся, лицо его помолодело.