— Так глупо, — тускло произнесла она. — Он ударил меня, потому что я подписала
— Ты просто подписала ее, — мягко закончил Ральф.
Она кивнула и снова начала плакать.
— Что за петиция? — поинтересовался Макговерн.
— За то, чтобы позвать Сюзан Дэй в Дерри, — объяснил ему Ральф. — Она феминистка…
— Я знаю, кто такая Сюзан Дэй, — раздраженно перебил Макговерн.
— Ну вот, горстка людей и пытается заманить ее сюда, чтобы она выступила с речью. В защиту «Женского попечения».
— Когда Эд сегодня вернулся домой, он был в прекрасном настроении, — сквозь слезы пробормотана Элен. — Так почти всегда бывает по четвергам, потому что он работает только полдня. Он болтал про то, как проведет остаток дня, делал вид, что читает книжку, а на самом деле просто глазел на поливалку… ну, знаешь, как он обычно…
— Да, — сказал Ральф, вспоминая, как Эд сунул руку в один из бочонков толстяка, и хитроватую улыбку
на его лице. — Я знаю, как он обычно.
— Я послала его за детским питанием… — Ее голос зазвучал громче и сделался сердитым и испуганным. — Я не знала, что он расстроится… По правде сказать, я совсем забыла, что подписала эту чертову штуковину… И я до сих пор не знаю точно,
— Ш-ш-ш, Элен, успокойся, все в порядке.
—
— Ты нормально справишься, — сказал он. — У тебя здесь полно друзей.
Но он почти не слышал собственного голоса и даже не почувствовал слабого удара ее кулачка. Гнев пульсировал в его груди и в висках, словно билось второе сердце.
Она не сказала: «Почему он не остановился?» Она сказала: «Почему он не остановился в этот раз?»
— Элен, где сейчас Эд?
— Дома, наверное, — безжизненно ответила она.
Ральф потрепал ее по плечу, потом повернулся и двинулся к двери.
— Ральф? — окликнул его Макговерн. В его голосе прозвучали нотки ужаса. — Куда ты идешь?
— Запри за мной дверь, — велел Ральф Сью.
— Господи, мне не положено этого делать. — Сью с сомнением взглянула на ряд зевак, заглядывавших внутрь через грязную витрину. Тех стало еще больше. — Я не могу…
— Можешь, — сказал он и склонил голову набок, уловив вой приближающейся сирены. — Слышишь?
— Да, но…
— Полицейские скажут тебе, что делать, и твой босс не станет на тебя сердиться — скорее всего он наградит тебя медалью за то, что ты поступила правильно.
— Тогда я поделюсь ею с вами, — сказала она и снова взглянула на Элен. Краски уже начали приливать к лицу Сью, но оно еще оставалось бледным. — Боже мой, Ральф, вы только поглядите на нее! Неужели он правда избил ее за то, что она подписала какую-то идиотскую бумагу в «Ка-эс»[15]?
— Похоже, — ответил Ральф. Голос Сью звучал вполне внятно, но как бы откуда-то издалека. Ярость подступила гораздо ближе — казалось, она обхватывает его шею своими горячими лапами. Он пожалел, что ему уже не сорок или даже не пятьдесят и он не сумеет дать Эду отведать его собственного лекарства. Но у него возникла идея, что неплохо будет хотя бы попытаться сделать это.
Он уже отодвигал засов на двери, когда Макговерн ухватил его за плечо:
— Что ты собираешься делать?
— Пойти навестить Эда.
— Ты шутишь? Он же раздерет тебя на куски, если ты покажешься ему на глаза. Ты что, не видишь, что он сделал с ней?
— Еще как вижу, — ответил Ральф. Слова прозвучали не совсем рычанием, но достаточно близко к этому, чтобы заставить Макговерна поспешно отдернуть руку.
— Твою мать, Ральф, тебе же семьдесят лет — ты что, забыл? Если забыл, так вспомни. Элен сейчас нужен друг, а не избитый старый хрыч, которого она сможет навещать в больнице, потому что он будет лежать в соседней палате.
Билл, конечно, был прав, но это лишь еще сильнее разозлило Ральфа. Он полагал, что к этому приложила руку и бессонница — она усиливала его злость и затуманивала способность рассуждать здраво, — но ему было наплевать. В каком-то смысле злость явилась облегчением. И это было куда лучше, чем бессмысленно и вяло ползать в мире, где все окутано темно-серыми тенями.
— Если он изобьет меня как следует, мне дадут димедрол и я хоть нормально высплюсь ночью, — сказал он. — А теперь отстань от меня, Билл.