Бессонница

Мне снилось безоблачное голубое небо и бескрайний выжженный луг. Угольно-серые рытвины, черные кляксы лужаек и обгоревшие пни от горизонта до моих ног. Казалось, все живое погибло, и уже ничто не сможет прорасти. Мертвая земля. Но, словно бунтари, то там, то здесь между черных холмов фиолетовыми брызгами сверкали цветы.

Равнодушное ко всему земному голубое небо, смертельный ковер цвета вороньего крыла и яркая, хрупкая, но упрямая жизнь в виде нежных соцветий - не сон, а ожившая картина художника-символиста.

Устав от постоянной работы, мой мозг, наверное, ушел в глубокую перезагрузку, потому выдал подобное. Дикий бред. Однако, как ни странно, после этого сновидения я проснулся отдохнувшим, будто после недели в санатории, и у автомата с напитками рука вместо привычного кофе потянулась к черному чаю.

К черному, как выгоревшая, но все же не мертвая земля.

***

В палату к Жанне меня пустили лишь на третий день. Белая, слабая, но уже наконец без пугающих до чертиков датчиков, она лежала на узкой больничной койке и сладко спала. Грудь вздымалась под тонким одеялом, и от воспоминания, как сильно я боялся, что этого никогда не случится, внутри разливалось приятное тепло.

- Здравствуй, родная, - произнес я одними губами и, положив локти на край матраса, присел на корточки.

Для счастья, и правда, нужно немного. Мне сейчас хватило одной этой близости. Знать, что Жанна в безопасности, смотреть на нее, понимать, что могу коснуться – настоящий кайф.

Невероятно много может измениться за четыре дня. Перемены - злейший враг любого мужчины. Я так долго, так старательно сопротивлялся им, и вот сейчас они произошли сами. Никакой ломки, никакого насилия. Там, где из-за расставания раньше зияла черная дыра, сейчас множились планы. Там, где занозой сидело чувство вины – появилось новое, удивительное чувство.

"Только бы ты простила", - не удержавшись, я прижался лбом к предплечью Жанны и замер. Теплая, хрупкая, моя.

Она даже еще не представляла насколько моя. Вечно неуверенная, сдержанная в главном и идеальная для меня. Будто сверху кто-то откалибровал нас друг под друга, но чтобы мы сразу не заметили этого, одарил меня слепотой, а ее робостью.

Два дерьмовых дефекта, чуть не стоивших жизни. Счастье, что "чуть", и теперь есть время, чтобы выкорчевать их навсегда.

Задумавшись, как именно буду выкорчевывать, я не заметил, что Жанна открыла глаза.

- Руслан? – голос у моей спящей красавицы оказался под стать ее внешнему виду. Такой же слабый.

- Как себя чувствуешь? – я взял ее руку в свою и сделал то, чего больше всего сейчас хотелось – поцеловал в раскрытую ладонь.

Карие глаза на миг закрылись и снова распахнулись.

- Чувствую себя развалиной, - закусив губу, Жанна сдвинулась к другому краю кровати, освобождая мне место.

Пояснять не пришлось. Не выпуская ее руки из своей, я скинул туфли и мигом устроился рядом. Грудью к спине. Губами к затылку. Теперь все точно было правильно, как вернуться домой после долгой дороги.

- Руслан, ты должен знать. Я не пыталась покончить с собой... - Жанна скосила на меня затравленный взгляд через плечо. -  Медсестры шушукались, но это неправда.

Мысленно сделав себе замечание устроить веселую жизнь местным сплетницам, я прижался к Жанне еще ближе.

- Знаю, - стараясь, чтобы она не заметила мои сбитые костяшки, повернул руку ладонью вверх. – Эденберг пытался имитировать отравление газом.

- Да... – прозвучало удивленно. - Откуда ты...

- Его уже взяли. Он сознался и больше никому не причинит вреда.

- Так быстро?

- Скажи спасибо своей замечательной соседке и ее острому слуху.

Белый, почти прозрачный мизинец скользнул по моим только-только подсохшим ссадинам на руках, и все старания спрятать костяшки пошли прахом.

- Соседке, да? – судя по тону, Жанна не поверила. - А это откуда?

- С поимки. Пару раз Эденберг падал на лестнице, и я помогал ему подниматься.

- Всего пару? – к удивлению добавилось веселье.

- Не помню точно. Но Пашка подтвердит, так что волноваться не о чем.

- Конечно... - Жанна поднесла к лицу мою правую руку и бережно, едва касаясь, поцеловала ссадины.

От этой заботливой, искренней нежности у меня чуть сердце не перевернулось. Ни за что и никогда не расскажу ей, как все было на самом деле. Ильина придушу за единое слово или намек.

У самого до сих пор челюсти сжимались, стоило вспомнить поимку урода, и Жанне не стоило знать некоторые детали. Особенно, когда избитый, захлебывающий в собственной крови, он обвинял ее во всех своих неудачах.

"Мисюров рубил все мои проекты, только чтобы забраться к ней под юбку!"