Бессонница

И я ушёл. Расплатился за кофе и разбитую чашку, схватил рюкзак и вышел на улицу, но задержался на углу – понял, что даже не знаю, куда идти. Вернулся к кафе. Не рискнул заходить. Сказал себе, что буду стоять здесь до тех пор, пока официантка не выйдет на улицу. Я должен был извиниться перед ней лично. А потом увидел её в окно, и она явно испугалась. И на улицу вышла хозяйка, и сказала, что вызовет полицию, а я опять плакал и говорил, что чувствую себя паршиво, что прошу дать мне возможность извиниться, но, когда хозяйка во второй раз упомянула полицию, я вспомнил о свёртке и понял, что мне в самом деле лучше уйти.

Шёл вперёд по улице, даже не всматриваясь, куда именно иду, и опять погружался в дымку раздражения. Хотелось сорвать с себя одежду, а заодно кожу. В кровь расцарапать своё тело.

Вышел за последний из домов, увидел перед собой заснеженное поле – понял, что дальше идти некуда, что придётся возвращаться, – и застонал от отчаяния, будто оборвавшаяся улица была самым страшным из моих разочарований. Скинул рюкзак, дёрнул молнию. Выхватил свёрток и, размахнувшись, бросил его подальше, на белоснежное полотно сугробов. Испугался. Так и стоял возле расстёгнутого рюкзака, пытаясь понять, что сделал. Простонав от обиды, бросился вперёд. Сразу провалился по колено в снег. Разгребая его, шёл к тому месту, куда упал свёрток, и мне казалось, что я иду целую вечность. Пытался расслышать хоть одну мысль в голове, понять, что со мной происходит, но все мысли, обезумев, кричали что-то неразборчивое, и казалось, что голова, не выдержав такого напряжения, взорвётся кровавым фонтаном, вспыхнет жёлтыми огнями, и весь этот паршивый городок увидит одну голубую вспышку, и тогда все закричат: «Ого-о-о!» Но голова не взрывалась, мысли затихали, а добравшись до провала в снегу, я весь упал в него, будто захотел одним прыжком сразу нырнуть на самое дно бессонницы, о котором мечтал все эти дни.

Не сразу нащупал свёрток. Нащупав, прижал к груди. Встал. Пошатываясь, взглянул назад, на дорогу. Испугался, что за мной наблюдают. Но никого поблизости не было.

И ледяная корка тела. А внутри – тьма, жара, гниль, духота, вонь. И тысячи сожжённых мостов, по которым я не решусь пройти. Копоть скроет моё лицо. И если маску ещё можно снять, то эта копоть впитается в кожу навсегда. Каждый вдох будет с привкусом гари и страха. Вечная трусость. Вечное бегство. Всегда с оглядкой. Всегда в опасении, что кто-то разглядит в тебе того, кем ты стал. Ещё один шаг – и необратимость. Вот она, настоящая бездна, над которой я стоял все эти дни.

Я дрожал. От холода. От слабости. От жалости к самому себе. А потом… Потом развернулся и швырнул свёрток с такой силой, на какую только были способны мои онемевшие руки. На этот раз он отлетел ещё дальше. И я понял, что всё кончено.

Не помню, как возвращался к дороге. Не помню, как брёл по улице. Даже не помню, как нашёл мотель. Он был похож на мотель, в котором мы остановились в Вирокве, только людей здесь оказалось больше. В соседней комнате шумел телевизор, и я этому только обрадовался. Мне было важно чувствовать, что рядом есть кто-то живой.

Я не знал, что делать дальше. Почувствовал себя китом, выброшенным на берег.

Лёг на пол. Закрыл глаза. Уже не боялся уснуть. Представил, что оказался в библиотеке Брэндел, в отдельной комнате для занятий на третьем этаже. Думал о том, как бы всё сложилось, если б я вёл себя иначе – если б ничего не боялся, если б изначально сказал Эшли правду.

Крис, Мэт и Эшли наверняка искали меня. Не поверили, что я могу вот так уйти в пургу, и первым делом отправились в мотель с зелёным керамическим гномом у входа и выслушали немало добрых слов от хозяина о том беспорядке, что мы оставили после себя: о прилипших к простыням и одеялам желейных конфетах, об испачканных подушках. Потом они ездили по городу и спрашивали прохожих, не попадался ли им странный парень с рюкзаком. Прокатились до Вестби, встретили тех ребят из церкви Святого Николая с их брошюрками, узнали о нашей ночной встрече. Потом ещё долго ходили по городку. Добрались до кафе, где я нагрубил официантке, наконец заехали в мой мотель и теперь постучали ко мне в дверь. Я вынырнул из полудрёмы, впустил их, и мы смогли нормально попрощаться. Я рассказал им обо всём, что случилось за последний день, и они меня поняли и больше не осуждали. На прощание я обнял Эш и услышал, как она говорит: