Конечно, у него есть и другие дела… у сверхъестественного существа вроде Атропоса не бывает не занятых дней… но здесь ему словно медом намазано. Он должен быть здесь, как бы он ни был занят. Его сюда тянет неодолимо. Как большой член – распаленную нимфоманку.
Луиза подергала его за рукав, и он повернулся к ней. Она все еще улыбалась, но лихорадочный блеск у нее в глазах делал эту улыбку больше похожей на беззвучный крик. У нее за спиной Конни Чанг и Майкл Розенберг возвращались ко входу в центр.
– Уведи меня отсюда, – прошептала Луиза. – Я больше не выдержу. Я чувствую, что схожу с ума.
– Я не слышу тебя, Ральф, и потом, сквозь тебя, кажется, солнце просвечивает. Боже мой, точно!
Он сосредоточился и опустился вниз. Цвета сразу поблекли, аура Луизы как будто втянулась в кожу.
– Так лучше?
– Да уж. Поплотнее в любом случае.
Он слабо улыбнулся.
– Ладно, пойдем.
Он взял ее за руку и повел к тому месту, где их высадил Джо Вайзер. В том же самом направлении, куда вели кровавые кляксы.
– Ты нашел, что искал?
– Да.
Она вмиг просияла.
– Здорово! Я видела, как ты поднимался. Знаешь, это было странно – видеть, как ты бледнеешь, словно старая фотография, а потом… когда сквозь тебя стало просвечивать солнце… это было уже совсем странно. – Она строго посмотрела на него.
– Страшно, да?
– Нет… на самом деле не страшно. Просто странно. Вот жуки… они действительно страшные. Уф!
– Я понимаю, о чем ты. Но они все остались там.
– Да, но это еще далеко не конец. Нам еще столько всего надо сделать…
– Да… долог и труден обратный путь в Рай, как сказала бы Каролина.
– Просто будь рядом, Ральф Робертс, и не вздумай теряться.
– Ральф Робертс? Какой еще Ральф Робертс?! Меня зовут Нортон.
И к его несказанной радости, Луиза рассмеялась.
Глава 24
Они медленно прошли через заасфальтированную стоянку, расчерченную на ячейки желтыми линиями. Сегодня, подумал Ральф, все эти ячейки будут заняты. Прийти, посмотреть, послушать, показаться здесь… и самое главное, показать всему городу и всей стране, что тебя не запугают и все чарли пикеринги в мире. Даже то меньшинство, которое, испугавшись, все-таки не придет, заменят просто любопытные, которых всегда хватает.
Приблизившись к беговой дорожке, они приблизились и к краю савана смерти. Здесь он был толще, и теперь Ральф различал медленное, вращающееся движение, как будто саван состоял из мелких частиц какого-то обугленного вещества. Это напоминало воздух над открытой печью мусоросжигателя, подернутый рябью от жара и мерцающий кусочками горелой бумаги.
И еще он услышал два звука, которые как бы накладывались друг на друга. Более высокий был похож на сокрушенный вздох. Так мог бы звучать ветер, подумал Ральф, если бы он решил научиться плакать. От этого звука бросало в дрожь, но тот, что пониже, был еще неприятнее – влажный чмокающий хлюп, как будто огромный беззубый рот жадно заглатывал большие порции какой-то мягкой кашеобразной пищи.
Когда они приблизились к этой пульсирующей черноте, Луиза остановилась, посмотрела на Ральфа извиняющимся взглядом и проговорила голосом испуганной маленькой девочки:
– Кажется, я не смогу там пройти, сквозь это. – Она замолчала в нерешительности, а потом выпалила: – Она живая, понимаешь? Вся эта штука. Она видит их… – Луиза показала рукой на людей на стоянке и на телевизионщиков у входа в центр. – Это само по себе уже плохо, но еще хуже то, что она и нас тоже видит… и она знает, что мы ее видим. И даже скорее не видим, а чувствуем…
Ральфу казалось, что тот, второй, более низкий звук – чавкающий и глотающий – теперь выговаривает слова, и чем дольше он слушал, тем вернее убеждался, что так оно и есть.
– Ральф, – прошептала Луиза. – Ты это слышишь?
Он кивнул и снова взял ее за руку.
– Пойдем, Луиза.
– Куда?!
– Вниз. До конца.
В первый миг она озадаченно уставилась на него, не понимая, а потом ее лицо прояснилось, и она кивнула. Ральф почувствовал вспышку внутри – именно вспышку, а не давешнее мерцание, – и все вокруг просветлело. Колышущийся дымный барьер черноты растаял. Но они все равно закрыли глаза и задержали дыхание, приблизившись к месту, где, как они знали, был край савана. Ральф почувствовал, как дрожала рука Луизы, когда она проходила сквозь невидимый барьер, а когда он вошел туда сам, его накрыла волна мрачных воспоминаний – медленное умирание жены, потеря любимой собачки в детстве, Билл Макговерн, который падает на пол, судорожно схватившись за сердце, – казалось, сначала они незаметно пробрались в его сознание, а потом бесцеремонно прижали к земле жестокой рукой. В ушах звенел тонкий хнычущий звук, неистребимый и жутко бессмысленный, как вой несчастного идиота.
А потом они вышли с той стороны барьера.