Бессмертие графини

Нас обходили стороной, а наши соседи менялись слишком быстро, чтобы задавать вопросы.

Граф, прежде любивший, чтобы его имя звучало, на это время исключил себя из светской жизни, увлекшись новой для него игрой – разговорами со мной и Эшвардом. Да и наш замок, и десяток деревень вряд ли можно было назвать графством. Пожалуй, даже владения моего отца были больше.

Однако, пусть охотники (хотя я все так же была горячо уверенна, что на самом деле за всем стоит граф) и стали толчком к смене места, переехали мы лишь спустя пять лет после этого. Большой срок для человека, но ничтожный для вампира, а за прошедшие столетия я уже начала мыслить вампирскими категориями.

Граф выбрал для нас маленькое поместье, затерянное в горах. Это был темный медвежий угол с суеверными крестьянами, непривычным языком и густым лесом вокруг. Зимой здесь мело так, как никогда не бывало ни в Тулузском графстве, ни там, где мы жили после, поэтому долгие три месяца мы питались исключительно слугами, коих было не так много, как в предыдущих местах, но достаточно для нашего комфортного существования.

Виктория граф с нами не взял.

Думаю он считал, что тот может помешать его игре, наставляя Эшварда на путь истинный. Меня мой рыцарь уже не слушал, а вот Викторий всегда ему нравился и возможно смог бы повлиять на него.

Впрочем, Виктория не было, и гадать о несбывшемся не имело никакого смысла. А втроем нам было, пожалуй, слишком тесно.

Если в выборе графа был расчет окончательно извратить суть моего рыцаря, то он оправдался. В этом забытом богом месте время словно застывало и скука, вечное проклятие вампиров, чувствовалась особо остро. Хотя бы от того, что единственным доступным развлечением для нас были разговоры. Пускай и в предыдущее столетие мы жили замкнуто, но здесь отрезанность от остального мира достигала своего апогея – не было даже деревень, куда можно было бы выбраться на охоту, не говоря уже о гостях, что пусть и очень редко, но все же навещали наш прошлый замок.

И поэтому мы каждый вечер собирались вместе, хотя я предпочла бы избежать подобных посиделок. Лучше умереть от скуки, чем смотреть, как яд слов графа разъедает мысли Эшварда, и не иметь возможности что-либо с этим сделать.

Но граф всегда настаивал на моем присутствии – и я шла за ним, не смея спорить. После каждого такого вечера Эшвард чуточку менялся. Почти неуловимо, незаметно, но его суждения начали приближаться к суждениям графа, его слова становились резче, а усмешка – жестче.

Я раз за разом пыталась с ним поговорить, но от этого становилось только хуже. Он не хотел меня слушать, ведь ему приходилось слышать мои крики по ночам. И пусть он сказал, что больше не любит меня, но чувства никогда не уходят без следа.

Вот и его чувство не ушло.

Медленно, но верно, с помощью графа, оно трансформировалось в ненависть и жестокость.

И его можно было понять. Разбитое сердце, мое эгоистичное стремление держать его рядом и извращенные речи графа делали свое дело. Ему понадобилось целых сто пятьдесят лет чтобы позабыть свою любовь ко мне, а охотники и мое умолчание о них стали последней каплей, спусковым крючком, запустившим то, после чего уже не могло быть пути назад.

А вот жестокости он поддался куда быстрее.

Для этого понадобилось всего пара десятилетий.

Пара десятилетий наедине со мной и графом.

Пара десятилетий в уединении, вдали от остального мира, когда тебе раз за разом повторяют, что жизни и страх людей небольшая цена за развлечение. Пара десятилетий, каждый день из которых ты помнишь боль, причиненную охотниками так ярко, будто это было только вчера.

– Теперь ты довольна, графиня? – усмехнувшись, спросил граф в один из долгих зимних вечеров.

Все вокруг замело снегом и мы были отрезаны от остального мира белым пленом. И если около дома слуги расчищали сугробы, то стоило отойти чуть дальше и они доходили до пояса.

– Довольна чем? – не поняла вопроса я.

Эшварда с нами не было.

Он, прихватив одну из служанок, удалился в лес. Это стало одной из его любимых игр – отводить доверчивых девушек подальше от замка, во тьму ночи, где на километры не было человеческого жилья, зато голодные волки кружили по лесу в поисках добычи.

Там он признавался им в своей истинной сути, чтобы после наблюдать за их страхом. Иногда он давал им надежду на спасение, вынуждая делать что-то, приносящее ему удовольствие. Иногда же притворялся, что влюблен и наблюдал, как доверчивые девушки пытаются спасти его от участи вампира. При этом он никогда не использовал внушение, предпочитая играть с искренними, а не навязанными чувствами.

Что же, хотя бы физическое насилие никак не прельщало его, хотя это служило небольшим утешением.

– Ты сделала из него вампира, нарушив мой запрет, и вот теперь он стал настоящим хищником, – заметил граф.