Бессердечный

— Надеюсь, к нашим делам это отношения не имеет? Над тобой ведь не наши бывшие коллеги поработали?

— Не они, — заявил Рамон и, подняв правую руку, продемонстрировал мне ссаженные костяшки.

Выглядел этот аргумент достаточно убедительным, и я только уточнил:

— Тебя спрашивали, куда мы отправились после китайского квартала?

— Да, приходил какой-то рыжий хмырь. Детектив-сержант, кажется.

— Сюда приходил?

— Нет, домой. О новом месте работы, сам понимаешь, я распространяться не стал.

— И что ты ему сказал?

— Все как договаривались.

— И подрался не с ним?

— Хватит, Лео! — вспылил Рамон. — Перестань! — Он вновь взял промокший куль, приложил его к скуле и спросил: — Что с наградой?

Я только усмехнулся в ответ:

— С наградой все в порядке, скажи лучше, что у тебя с лицом?

Рамон обреченно вздохнул и сознался:

— Получил две сотни за кулачный бой. Вопрос закрыт?

— Так нуждаешься в деньгах? — удивился я.

Крепыш поднялся из-за стола, походил из угла в угол, отпил воды из кружки.

— Мой кузен, у которого мастерская на Слесарке, — вздохнул он, — собирается выкупить соседнее здание. Если найду шесть тысяч до конца месяца, он возьмет меня в долю.

— Шесть тысяч? — хмыкнул я. — Ну-ну.

— Тысяча у меня уже отложена, — сообщил Рамон. — Еще пятьсот как-нибудь наскребу. Три тысячи с тебя, так? Ничего не изменилось?

Я раскрыл портмоне и вытащил заранее отложенную долю напарника. Демонстративно пересчитал купюры и протянул крепышу.

— Держи.

— Отлично! — враз посветлел лицом Рамон, сгребая деньги. — Иудеи не поскупились?

— Они деловые люди, — пожал я плечами и многозначительно заметил: — Так, значит, тебе остается отыскать полторы тысячи?

— Справлюсь, — буркнул крепыш.

— До конца месяца? — усомнился я.

Рамон в сердцах выругался и спросил:

— Лео, чего ты от меня хочешь?

— Есть работа на один-два дня. Плачу пять сотен.

Приятелю ввязываться в очередную авантюру явно не хотелось, и он поинтересовался без всякого интереса:

— Что за работа?

— Как обычно, прикроешь меня.

— Выследил графа?

— Нет, собираюсь выследить душителя.

— Забудь! — взорвался Рамон. — Этот выродок нас с костями сожрет и не подавится!

Я отлип от косяка, смахнул пыль с рассохшегося табурета, уселся и произнес одно только слово:

— Огнемет.

— Что? — опешил крепыш.

— Огнемет, — повторил я. — У меня есть огнемет.

— И ты собираешься задействовать его в городе? — покрутил Рамон пальцем у виска. — Совсем рехнулся?

— Надеюсь, до этого дело не дойдет. Одного такого сегодня ночью прикончил дома без всякого огнемета.

— У себя дома? — опешил Рамон.

— У себя, — спокойно подтвердил я. — И, думаю, он был вовсе не последним. Поэтому в твоих же интересах помочь мне выжечь их гнездо. Мало ли что им придет на ум.

— Дьявольщина! — выругался крепыш и надолго замолчал. Потом уточнил: — Ты платишь пять сотен и у тебя есть огнемет?

— Если придется пустить его в ход, накину еще пару сотен. Семь сотен в день даже главный инспектор не получает!

— Ему так рисковать не приходится! — Рамон поднялся со стула и прошелся по сторожке. — Ладно, что с твоим дядей?

— Скрывается, но рано или поздно ему придется выйти на связь. Он у меня вот где! — и я продемонстрировал приятелю крепко сжатый кулак.

Рамон кивнул и выставил встречное условие:

— Тысяча в день.

— Пятьсот.

— Лео, я чуть в ящик вчера по твоей милости не сыграл!

— И кто тебя спас?

— А кто меня в это дело втравил?

В словах приятеля имелся определенный резон, но платить столь несусветную сумму я не собирался.

— Пятьсот, Рамон. Пятьсот, и не сантимом больше. Моя финансовая состоятельность оставляет желать лучшего.

— Пятьсот — это слишком мало, — не пошел на уступку напарник. — К чему мне так рисковать? Пятьсот — это два боя на ринге!

— Подумай лучше, во что превратится твоя физиономия за эти два боя! — напомнил я, покрутив пальцами перед лицом.

— Зато меня не удавит малефик!

— Хорошо! — сдался я. — Будет тебе тысяча! Но только если придется пострелять. Пятьсот и пятьсот. Договорились?

— По рукам.

Я поднялся с табурета и оперся на трость.

— Приведи в порядок броневик и заезжай за мной в «Прелестную вакханку».

— А огнемет?

— Все будет.

И, отсалютовав Рамону, я вышел на улицу.

Наводить шорох на нужных людей было слишком рано, и после угольных складов я отправился в гости к Альберту Брандту.

Но подниматься к поэту не стал. Сначала заглянул в цирюльню неподалеку, затем уселся за уличный столик под тентом варьете и попросил заспанного племянника хозяйки принести кофе, сахарницу и кувшинчик сливок. Завтракать решил купленными по дороге круассанами.

Погода портилась на глазах, бежала по каналу отливавшая свинцом мелкая рябь, свистел в дымоходах ветер, трепетал матерчатый навес. Небо окончательно затянули темные облака, и было удивительно приятно пить сладкий горячий кофе с молоком и чувствовать себя обычным человеком.

Альберт Брандт появился, когда от круассанов остались одни только крошки.

— Мог бы и подняться, — пробурчал он, зябко кутаясь в наброшенный на плечи плед.

— Уже встал? — удивился я, взглянув на часы. — Ты рано сегодня.