Беременна от мажора

Отец орал до глубокой ночи, в один момент даже осип, потом сходил в ночник возле дома, быстро вернулся и зазвенел посудой. А спустя какое-то время начал петь военные песни о «последнем бое» и о «глубокой отцовской боли потери детей». Все это время мать пыталась донести до него информацию, что первый аборт делать нельзя.

Не знаю точно, в какой именно момент меня переклинило: я поднялась с пола, вытерла кулаком слезы, натянула джинсы, носки и, зависнув в какой-то непонятной прострации, оглянулась вокруг. Достав со дна шкафа свою дорожную сумку, с которой когда-то ездила в пионерский лагерь, я приняла решение уйти из дома. Покачиваясь и находясь в состоянии аффекта, я просто кидала все подряд вещи, стараясь не думать, что и как буду делать дальше, на что есть и как жить. Я взяла паспорт и кое-какие накопленные мной деньги. Думаю, что момент переполнивший чашу моего терпения случился не тогда, когда отец решил выдать меня силком замуж за незнакомого мне парня, а когда посмел рассуждать на тему уничтожения моего малыша. Они могут делать что угодно со мной, я привыкла. Но воспитывать так же моего ребенка, гробить жизнь, а тем более убивать его, я не позволю. Не знаю, откуда у совсем еще молодой девочки, которой я являюсь, взялся такой острый материнский инстинкт. Возможно, это пришло в ту секунду, когда я увидела свой комочек на экране монитора УЗИ.

Сложнее всего дело обстоит с ноутом и зарядкой к нему: в сумку он не влезает и приходится запихнуть его в пакет. Ноша оказывается тяжелой, и я выкладываю половину шмоток, оставив лишь необходимое. Открыв дверь, я обнаруживаю отца и мать спящими на диване. Он храпит как паровоз, она его обнимает. Полнейшая идиллия.

И, глядя на них, я четко осознаю, что больше не люблю их. В один миг эти двое умудряются стать для меня абсолютно чужими людьми. Я не позволю им распоряжаться жизнью моего малыша. И не разрешу командовать моей. Все, хватит, я уже выросла.

Тихонько проскользнув в прихожую, я обуваюсь и прихватываю куртку. Пока только ветровку, взять осеннюю и зимнюю одежду я не могу физически. Плюс помню наставление врача — слишком тяжелое поднимать нельзя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На улице я через приложение взываю такси, мужчина средних лет без лишних расспросов и скользких разговоров помогает мне загрузить вещи в багажник и просит пристегнуться. Я хочу поехать к Машке, но она живет в общежитии, и среди ночи меня туда не пустят, поэтому я решаюсь рвануть к Катьке.

Затащив сумку на третий этаж, я звоню в дверь. Катька вначале очень пугается, спросонья жмурится, а потом понимает что к чему и просто обнимает меня, прижав к своему толстому, махровому халату. Я рыдаю ей в плечо, повторяя одно и то же:

— Они хотят убить моего ребенка, поэтому я ушла из дома. Они хотят…

— Все будет хорошо. — Гладит меня подруга по спине. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Успокойся, дорогая, тебе нельзя нервничать.

***

— Я хочу видеть мою дочь!

Почему он не может просто оставить меня в покое? Пойти с друзьями в гараж или посмотреть футбол по телевизору. Ведь люди продолжают жить, даже когда их дети вырастают. Но мои родители зациклились, сделав меня центром своей веселенной, который к тому же должен беспрекословно выполнять их требования. Очень тяжело и мучительно.

Содрогнувшись, я отползаю чуть дальше, глубже прячась за чужим диваном, как будто это укрытие действительно спасет меня, если отец ворвется в квартиру.

— Ее здесь нет, — четким, спокойным голосом продолжает врать ради меня Катя.

Она верная подруга и, несмотря на то, что врать нехорошо, делает то, что для меня сейчас действительно нужно. Мои родители застряли в каком-то собственном мире и никак не могут выбраться оттуда.

Отец делает многозначительную паузу, затем продолжает наезжать, накидываясь на мою подругу с новой силой. Я не вижу ни родителя, ни приятельницу, но его крики настолько громкие, что я снова затыкаю уши.

Невыносимо стыдно.

— Передай своей подруге, — имеет в виду меня, — что если она не выйдет к отцу, то я пойду в полицию и напишу заявление об исчезновении и подчеркну, что догадываюсь о ее местонахождении и удержании силой двумя молодыми людьми с целью в дальнейшем затребовать выкуп.

Я громко вздыхаю. Ну за что мне это? Катя явно теряется, потому что я не слышу ее ответа. Но зато слышу голос ее парня, Гены.

— Эй, мужик, ты мне порядком надоел. Хватит сотрясать воздух. Что ты сюда ходишь как на работу? Твоей малышке двадцать лет, а это значит, что она уже сама может решать, где и с кем ей жить. Она не обязана перед тобой отчитываться. До восемнадцати — да, после — ни фига!

Подобные речи, особенно от людей младше себя, папа очень не любит, и я уже представляю его лицо и то, как сильно оно скривилось.

— Ты кто такой вообще, парень? Мальчишка, ты как со старшими разговариваешь? Ты вначале женись на своей девочке, а после руки в боки ставь.

— Я хозяин этой квартиры и, если ты, мужик, не угомонишься, то в полицию пойду я.