Береговая стража

– Да какой из меня мусью… Жан, Жанно… можно и так… Вы, Румянцев, не беспокойтесь о моем прозвании. Очень скоро оно станет вам известно. В день, когда в Большом Каменном будет премьера оперы моей…

– Что за опера? – недоверчиво спросил Санька. В восемнадцать лет (столько он дал на глазок благодетелю) можно писать хоть трагедии, хоть комедии, но надежда увидеть их на сцене сомнительна.

– Узнаете в свой час. Музыка уже заказана! – похвалился сочинитель.

Санька пожал плечами – тайны какие-то дурацкие…

Дом, куда доставил его Жан, был убран так, как если бы в нем жил чиновник средней руки, поминаемый в ежегодно публикуемых списках восьми старших классов, не какой-нибудь копиист, да еще и увлеченный искусством. На стенах гостиной висело несколько картин – неплохие, по Санькиному мнению, пейзажи, на этажерке и на подоконнике лежали французские книги. Красивый секретер был раскрыт и готов для работы – из стакана торчали очиненные перья и карандаши, в глубине лежали стопы бумаги, и Санька мог поклясться, что чернильница полна – а не то, что у него самого, кладбище дохлых мух.

– Будьте как дома, – весело сказал Жан. – Книги, журналы, гравюры – все к вашим услугам. Сейчас пойду велю сварить вам кофею. Тут вы в полной безопасности.

– Это ваше жилище? – спросил Санька.

– Нет, тут живет человек более почтенный. Он знает о вас и хочет вам покровительствовать.

Санька несколько смутился – отродясь не бывало, чтобы чиновное лицо оказывало покровительство балетному фигуранту. Фигуранткам – да, девицы о том лишь и мечтали.

– А, может, угодно поиграть на скрипке? – немного смущенно полюбопытствовал Жан. – Я скрипку страстно люблю, а вы? Может, мы бы исполнили какой-либо несложный дуэт? Совсем несложный?

Вот тут Санька и понял, что за ним наблюдают уже не первый день и знают, что он берет уроки у Гриши Поморского.

– У меня своей скрипки нет, – сказал он, – и я ее беру в руки лишь в доме учителя моего… и я дуэты играть не обучен, одни танцевальные арии…

Это было чистой правдой – Гриша не столько учил его, сколько натаскивал бойко исполнять всем известные напевы контрдансов и гавотов.

– Жаль… – и Жан вышел распорядиться насчет кофея.

Санька тут же взял книжку, которую Жан привез с собой.

Она была толстенькой, почтенного возраста и на французском языке. Называлась «Кабалистические письма, или философская, историческая и критическая переписка между кабалистами, элементарными духами и сеньором Астаротом». Имя сочинителя отсутствовало. Санька, очень удивленный тем, что Жан читает такие странные книжки, открыл наугад – и обнаружил послание сильфа Оромасиса, весьма философское. Читать это, да еще на французском, не было ни малейшей охоты. Санька закрыл книжку и взял с подоконника другую – сочинения Мармонтеля. Она была заложена посередке бумажкой. Санька открыл – и увидел начало сказки «Мужсильф». Он стал искать хоть что-то на русском и открыл толстую тетрадь, в которой оказалась переписанная пьеса «Сильф, или Мечта молодой женщины».

– Куда ж я попал? – сам себя спросил Румянцев. Он знал, что сильфы – неземные создания, вроде ангелов, но не ангелы. Так мало ли всяких созданий, которых никто не видел? Вон истопники в театре говорили, что там домовой поселился и шкодит, поленницу развалил, заслонку у печи самовольно закрыл, от чего музыканты чуть не угорели. Но про домовых в книжках не пишут, а про сильфов, выходит, пишут, и кому-то эти сведения необходимы…

– Сейчас поспеет угощение, – сказал вернувшийся Жан. – Так нет охоты поиграть на скрипке? А то тут имеется хорошая, да ноты есть, да другую я бы у соседей попросил… – Он уже просто умолял, и Санька не выдержал.

– Какая там скрипка, не до нее…

– Простите, бога ради! Вы садитесь, вот кресла… говорите, что вам угодно, вам ни в чем не будет отказа!..

– Мне угодно… – Санька хотел было попросить, чтобы его оставили в покое, хотя бы на два-три часа, – и не смог. С одиночеством у него были сложные отношения. Он и хотел иногда остаться один хоть в каком закоулке, но не получалось: дома спал с братом, в театре тоже вокруг постоянно люди. Так что он даже не знал, каково это – сидеть наедине с собой, не беспокоясь, кто и что сию секунду сказал или подумал.

Сейчас он получил вдруг такую возможность – Жан оставил бы его одного в теплой гостиной, да еще кресла бы ближе к печке подвинул – чтобы уютнее тосковалось. Но как теперь думать о Глафире? Как ее оплакивать – такими ли слезами, как час назад на морозе? Те слезы пролились – и их больше нет, и в чем же еще должна проявиться скорбь?

Саньку носило от стенки к стенке, длинные ноги в три шага одолевали расстояние, ловкое тело разворачивалось, вновь устремлялось – как будто от того стало бы легче…

– Я послал за человеком, который принимает в вас участие, – сказал Жан. – Он живет поблизости, сейчас будет. Как раз к чаю.

– Благодарю, – Санька хотел на лету поклониться, но шея судорожно дернулась. Это уж было совсем скверно.

– Я вижу, вы листали книжки. Там много любопытного…

– Да.