Береговая стража

– Как не спросить. Приполз в самом начале Масленицы, а в понедельник или во вторник – того она с перепугу уж не упомнит. Упал у порога, думала – покойник. Но она баба сообразительная, затащила внутрь, стала отпаивать молоком, еще чем-то, травами, что ли. И он оказался крепок. Только струхнул и выходить из дому не желал. И к нам не вышел. Кого-то он здорово боится, – сказал Потап. – Сейчас лежит, рвет его, заговаривается, но жив, и, сдается, будет жить. Там с ним Василий остался. Он мне так сказал: с тобой говорить не станет, а мне проболтается, кто его употчевал. Мы, сказал, береговая стража, мы с чужими толковать не любим.

– При нужде Василию есть чем отбиваться? – спросил Световид.

– Так я чаял, мы этого Шляпкина сюда перевезем. Андронушка за тем страдальцем ходит, и за Шляпкиным бы присмотрел.

– У нас собирается полк свидетелей, – вдруг сказал Дальновид. – То-то кашу заварим! Надобно написать господину Моське.

– Перестаньте вы звать его Моськой! – вдруг рассердился Световид. – Не дай бог, при чужих брякнете. У него есть имя, он вам не мальчишка.

– Это все Мироброд. Как приклеит словечко – с песком не ототрешь, – нашел виновника Выспрепар. – Он ведь и некоторую персону Слоном прозвал, прямо картинку нарисовал – идет преогромный слон, силищи немеряной, а у ног его вьется крошечная черная моська, и брешет, и брешет…

– И Мироброду пора бы поумнеть.

Федька слушала одним ухом. Ей было о чем поразмыслить. Она пыталась в голове совместить события с годами.

Когда она, еще девочкой навестив деда, услышала историю о человеке, которого вытащили из воды у самого берега. Там лед был потоньше, он провалился и погиб бы, потому что впридачу был ранен, но по странному стечению обстоятельств Федькин дед ночью оказался там же, на берегу. Он не рассказал внучке, что там делал зимней ночью, и она ломала голову над несообразностью – дед всегда был в здравом рассудке, и что за ночные слоняния у пожилого человека?

Как всякому ребенку, он казался ей старым, словно праотец Адам. О том, что пятидесятилетний мужчина может сдружиться с какой-нибудь бойкой кумушкой и навещать ее в отсутствие мужа, а в итоге улепетывать, едва успев натянуть штаны, она и помыслить не могла. И, поскольку дети не метят воспоминания датами, то почти невозможно было понять, когда дед рассказал про того человека.

Был и другой вопрос – мог ли знать о спасенном Устин Карпович, обитатель Федькиной недвижимости. Она решительно не помнила, когда он появился.

Дед умер два года назад, это Федька помнила точно, а Устин Карпович, овдовевший муж его сводной сестры, появился, кажись, пятью, не то шестью годами ранее. Федька тогда училась в Театральной школе и не могла зимой часто навещать деда; она даже обрадовалась, что два старика, съехавшись, будут друг за дружкой присматривать. Устин Карпович в присмотре как раз нуждался – он был из отставных унтер-офицеров, имел несколько ранений и порой тяжко от них страдал. С другой стороны, дед занимался огородом и шил на продажу кожаные рукавицы, которые лишь зимой нужны, а Устин Карпович, человек богомольный, кормился при церкви, трудился в свечной мастерской, так что дома всегда были свечки.

По всему выходило, что нужно съездить на Васильевский. Ведь если дед вытащил на берег раненого, то, может, услышал от него что-то любопытное.

– Фадетта, Румянцев исчез, и это плохо, – сказал Световид. – Мог бы хоть записку прислать…

– С кем? – спросил Выспрепар. – Да он, сдается, невеликий любитель писать записочки. Сильно я сомневаюсь в его грамотности.

– Нет, когда надобно – он пишет, – возразила Федька. – Сейчас принесу.

Она сходила в палевую комнатку, принесла крошечное послание, которое думала сжечь – да не сожгла, и предъявила сильфам. Хохота она никак не ожидала – однако смеялись все, и очень громко.

– Это почерк Дальновида, матушка, – сказал Выспрепар. – Вот кто к нему в секретари нанялся!

Федька выхватила у него записку и сунула в печь.

– Тебе, Дальновид, придется опять нанести визит Лисицыным. Может, они уже вернулись. И если наш вертопрах там – извлечь всеми средствами. Положение осложняется тем, что девица, которая ему вдруг полюбилась, опасно больна, если только вообще жива, и он от расстройства может наделать дурачеств, – тут Световид нахмурился. – Выспрепар, ты должен завтра встретиться с Платовой и как следует ее расспросить. Если ее сразу потащили в казематку, значит, есть основания. Видно, она болталась возле васильевского дома и была замечена. Но она и сама могла в таком случае что-то заметить. По крайней мере мне бы очень этого хотелось.

– С утра этим займусь.

– Потап Ильич, возьми Пахомыча, возьми Тимошку, поезжай и привези Шляпкина. Да поскорее!

– Исполню. Того плясуна, Василия, с собой брать?

– Как сам пожелает.

– Фадетта, для тебя дела пока нет. Не хочешь ли поехать с Дальновидом вызволять Румянцева из когтей прелестницы? – игривые эти слова Световиду не удалось произнести весело.

– Я никогда не имела дела с прелестницами.

– Да тебе и ни к чему. Все вооружены? – вдруг спросил Световид.

– Да, – нестройным хором ответили сильфы и Потап.