Берегите лес от пожара [СИ]

А в конце мая вышла очередная поправка к Конституции: «О дополнениях и изменениях в законе о гарантированном сроке жизни граждан в связи с их общественной полезностью».

— Сань, тебя не затруднит всех обзвонить, что репетиций больше не будет?

— Почему?

Они сидели на щелястом крыльце его дома, небо наверху было синее, и маленькая вертикальная радуга повисла среди перистых облаков.

Катерина сунула ему повестку, а после, когда прочитал, вынула из Лакиных ослабевших пальцев, сложила корабликом и запустила в лужу под крыльцом.

— Но… может, можно убежать?

Женщина потерла ладонь — то место, куда сразу после рождения вшивался электронный паспорт.

И оказалось, что мир этот насквозь прозрачный и совершенно маленький, и бежать в нем некуда.

Утром ее забрали в хоспис — на законное месячное пребывание. Лаки кинулся к друзьям.

— Ну, убежите вы… — рассудительно, как он один это мог, вещал Феля, почесывая удлиненную голову. Дергал худыми пальцами, то переплетая их, то пряча в острые колени. — Ее мгновенно отыщут через имплант, и тогда насильственное прерывание жизни на месте в связи с преступным бегством. Отключить?! Ты такой крутой электронщик? Да он с рождением вживляется, считай, что встраивается в геном. Чуть что не так — та же смерть, или сделаешь ее растением. Можно поискать спеца на черном рынке…

Спец заломил столько, что всех их лет законного проживания и всего имущества, сложенного вместе, на операцию не хватило бы.

— А так целый месяц… — утешал Феля. — Можно счет открыть, к людям обратиться, вообще действовать цивильно и законно… Свои годы ей отдать! Нам не жалко, скинемся, кто сколько может, кто старше 18 лет…

Только вот Катерина и слушать об этом не захотела.

…Лаки ходить в хоспис не препятствовали, и он бегал к Катишке, как на работу, каждый день. И по два раза. А ночами висел в Сети, советовался, что еще можно сделать в подобных случаях, стучался на все официальные форумы и на «мыло» лазил по сто раз на дню — все ожидал, что приговор будет отменен. Электронные письма доходят почти мгновенно, разослали их, еще когда Катерину забирали, день в день… Ну что ж они тянут кота за хвост?

Лаки побывал везде: у мэра, губернатора области, даже в региональной службе предела. Везде его встречали очень вежливо, обещали разобраться и принять меры — и не делали ничего.

Потом корректные секретари с каменными лицами стали просто вычеркивать его из списков на прием. И в кассах не продали билет до столицы — существует распоряжение минобраза, что когда идет учебный год, все поездки от места учебы для студентов и школьников запрещены.

За неделю до эвтаназии Лаки зашел к Катёнку и в третий раз — вечером. Дома стеречь и ругаться некому, дома один чокнутый Тамагочи — отличная защита от назойливых соседей. Чтобы в чужой огород не лазали и под окнами не подслушивали.

— Ну, что? — спросил Лаки с порога. Катька помотала головой. В русых волосах прибавилось несколько серебряных — почти незаметных. Женщина махнула молчаливой соседке и за руку потянула Лаки из палаты в вылизанный, длинный, ярко освещенный и почти пустой коридор. Завела за поворот, прислонилась к скользкой бежевой стене.

— Давай тут постоим.

— Может, в парке прогуляемся?

Вечер был теплый, нежный. Опаловый закат уплывал за черепичные крыши. Зажигались фигурные фонари. По гладким дорожкам под ними чинно гуляли пациенты и посетители, отдыхали на скамейках с литыми чугунными ножками.

Катишка замотала растрепанной головой:

— Не хочется… Там камеры на каждом дереве, и деревья ненастоящие.

Он показал на белую кожаную банкетку у стены:

— Тогда садись.

— Сидеть больно. Мне колют дигиталис, — объяснила она. — Говорят, от сердца. Можно подумать, не все равно. От чего умереть…

— А ты… ко мне на колени садись.

Глаза Катишки от удивления стали огромными, и Лаки наконец отважился. Наклонился. Слизнул горький вкус с ее губ. Катёнок потянулась к Лаки, тепло выдохнула в ухо:

— Вокзал, третья ячейка, год рождения Саньки Македонского.

Только Катёнок смела звать «Санькой» и великого полководца, и Лаки.

Он кивнул. Женщина глубоко вздохнула. И продолжала, доверчиво сжимая в руках его ладонь:

— Ты… не дергайся так… мне приговор показали. Там кроме стандартного «творчество имярек интереса для общества не представляет» еще меленько было курсивом «чуждая нам эскапистская идеология». Так что апелляцию просто вытерли, а адреса поставили в «черный список».

Сжала ладони, чтобы Лаки действительно не дергался, подняла глаза к потолку:

— Сань, пусть слушают, все равно уже. Ты… меня им не оставляй, когда сожгут, — и пальцы — холодные, как у лягушки? Нет, теплые, горячие — медленно скользнули от его запястья вверх под рукавом. — И пепел не закапывай. Ты в Лесу развей, ладно? Где мы в эльфов играли. Это кому-то кажется, что так нехорошо, что только врагов развеивали. А я наоборот…

Лаки кивнул. Слова не шли на язык, да и мысли в голове стали вязкими, никчемушными совсем.

— Кать, ты им не сдавайся, — шептал Лаки в ее волосы. — Я на самый верх пойду, к самому их главному хрену, мы все пойдем. Я уже пробовал. Я Сеть на уши поставил. Мы сможем!