Берегись! Сейчас я буду тебя спасать

На лицо Эммы нанесли макияж. Очаровательный, яркий. Розовые щёчки, паста на брови, восковое личико. Принесли Эмме украшения: дорогие и не повседневные. Серьги с длинными изумрудными подвесками, колье и крошечная диадема. Парик обновили, иначе начесали, украсили лентами и цветами. Туфельки новые, атласные, с каблучком. И очаровательные чулочки.

– Где Марла? – поинтересовалась Эмма, когда поняла, что уже ни к чему сопротивляться и лишний раз паниковать.

Сегодня. Всё случится именно сегодня, и пока не зашло слишком далеко,нужно решить все вопросы и быть готовой ко всему. Перед смертью не надышишься, как ни крути.

Эмма и не собиралась.

Она просто знала, что не отцу ею повелевать, и требующее революции сердце уже не мыслило единицами, оно перешло на сотни.

Улыбка играла на губах Эммы, потому что она предвкушала не трагедию, а свободу. Она хотела вырвать этот последний корень, прежде чем распрощаться с прошлым. И казалось, что время ещё есть, никуда не денется. Казалось, что всё ещё в её, Эммы, руках. Только та девушка… её бы спасти. На руках Эммы не будет крови невинной, на таком не строится новая жизнь.

– Нет Марлы… отослали в Бовале, – тихонько пискнула девушка, взбивавшая парик Эммы тонкими деревянными палочками.

Все девушки сникли при этом, наверняка тоже хотели на торжество, но их сочли недостаточно умелыми, чтобы прислуживать там.

Из распахнутого окна доносилась музыка. Весёлая, бодрая и явно свадебная. Дворовым наверняка дали бочку чёрного вина, выпить за счастье молодой хозяйки. Пусть пьют! Ну что ж… жениться, так жениться.

И Эмма уверенно встала с места, не дав закончить последние штрихи, отогнала горничных, окинула себя беглым взглядом и пошла вниз.

– Миледи… – позвала девушка.

– Что?

– Вы знаете… мы верим в вас, – шепнула она.

И Эмма не сдержалась. Широко улыбнулась и кивнула всем. А потом прошла и каждую поцеловала в лоб, шепнув: “Не бойтесь”.

Она покидала дом отца в сопровождении сестёр и кузин, так же как сюда вернулась.

Она видела, что отец, дядя и братья переступают с ноги на ногу, точно волнуются.

Она встретилась взглядом со своей матерью, та не выдержала и опустила голову.

Можно начинать.

Экипаж тронулся с места и покатил в Бовале.

* * *

Приём ничуть не напоминал “предсвадебный”, и по всему выходило, что не имел никакого отношения к обыкновенному чаепитию.

Это была свадьба. Пышная, на широкую ногу. И Эмма должна была принять в ней участие на правах невесты, не иначе. Потому что Гай Алиготе стоял в центре зала, разодетый так, что лица не видно, и руками еле может шевелить. Рядом его друг Майлз Кей, не менее празднично одетый и с не менее довольным лицом. Навстречу Эмме бросились родители Гая и знакомые по Лавалле, и друзья родителей. А сёстры, будто умелые актрисы, как ни в чём не бывало улыбались и всем кругом делали комплименты.

– Неужто вам, милые мои, не совестно? – с ласковой улыбкой поинтересовалась Эмма у сестёр, а те только плотнее сжали губы и ответила за всех Эльвина.

– Совестно должно быть тебе, – прошипела она, сжав локоть Эммы. – Ты поедешь в Мерло и будешь там жить одна, пока семья Алиготе не решит тебя вернуть. А ещё раз приблизишься к моим детям, и однажды твой муженёк найдёт в твоей груди нож.

Острая боль от обиды опалила внутренности как огненная вспышка, и Эмма даже задохнулась, но продолжила идти дальше.

Революция… всем она нужна. И таким, как Эльвина, и таким, как отец, и таким, как сама Эмма.

– Ну что же, ты готова стать частью нашей семья? – расплылась в жутковатой, плотоядной улыбке графиня Алиготе. – Как мы счастливы, что этот день настал! Как хорошо, что отказались от пятницы, верно, дорогие?

– Мне не терпится назвать Эмму женой, а тебе милая? – обратился к Эмме Гай.

– Непременно, – ответила она и могла поклясться что увидела страх в глазах Гая от того тона, которым этот ответ прозвучал.

Дьявольский спектакль объявили открытым. Заиграла музыка, специально подобранные пары принялись кружить, а на подиуме, где обычно стоял распорядитель, накрывали свадебный церемониальный стол.

Там, на этом подиуме, всё и должно свершиться. Там Эмма должна будет клясться в любви Гаю Алиготе. И там он навсегда назовет её своей.

Только бы немедленно придумать хоть что-то. Эмма рассчитывала, что сообразит, что делать дальше, как только войдёт в свой особняк на улице Авильо, но интуиция подвела.

Эмма нахмурилась и огляделась по сторонам. Время шло неумолимо, и было жизненно необходимо хоть за что-то зацепиться, только даже Марла не мелькала среди толпы прислуги.

– Я бы… выпила чего-то холодного, – тепло обратилась она к Гаю.

– Сама иди и налей, – прошипел он.

Он даже не станет притворяться милым. Весь этот спектакль шит белыми нитками, иначе не скажешь. Всё это только декорации, да ещё столь дурно поставленные, что видно, как переодевается массовка из дворян в купцов. Эмма пересилила себя, сжала его пальцы и тихо ответила:

– Как скажешь, – это было больше подарком судьбы, нежели чем-то обидным.