Тэра потеряла чувство реальности. Плыли размытыми тенями священные изображения на стенах. Неслись рядом силуэты псов, по правую руку – старый друг, погибший в песках, по левую – могучее существо, не то пёс, не то рэмеи, подхватывавший её и поддерживавший, когда она спотыкалась. Боль и ужас гнали её пламенным хлыстом – вперёд, глубже в храм, без всякой мысли о благочестии и благоговении, в самое сердце святилища.
Последняя дверь оказалась заперта, но она подалась под ударами плеча Сехира, распахнулась. А за той дверью…
– Нет!!! – пронзительно закричала Тэра, и весь её ужас был в этом крике, в мощном порыве её воли.
Чёрные тени метнулись мимо неё, сбивая с ног старейшин, – страшных, изменившихся, вершивших дело настолько жуткое, что жрица не могла и помыслить о таком. Но одна из них обернулась, обретая вдруг знакомые черты… и в следующий миг усмиряющий речитатив полился сумеречным холодом. Псы заскулили, отступая за спину Тэры, прячась за неё и точно извиняясь, – они были не в силах противостоять заклинанию, произнесённому устами Верховной Жрицы Ануират.
– Нет… – выдохнула Тэра, сжимая кулаки, не в силах отвести взгляд.
«Нет, это не я…» – напомнил он себе – как и тогда, при первом соприкосновении с мощью Первородного Пламени; и эту мысль он вложил в угасающий разум раскалывающейся смертной формы. «Я меняюсь лишь сообразно
Когда-то тени уже обнимали так его сознание, помутив разум и застилая внутренний взор. Тени шептали и звали, тянулись к нему и манили. Тогда у него почти не оставалось сил сопротивляться. Да и был ли в том смысл? Он заблудился среди теней, понемногу теряя то немногое, что ещё оставалось от него самого.
Но теперь Хэфер знал, помнил, кто он есть. Стержень его воли оставался могучим, и светоч самоосознания горел ярко. Он помнил свои ориентиры, помнил, за что сражался. Но там, где его дух оставался крепок, тело подводило его, рассыпа́лось, и он чувствовал свою плоть и разум всё дальше, всё более смутно…
У него не осталось зрения, чтобы видеть что-либо, кроме бури. У него не осталось слуха, чтобы слышать что-либо, кроме рёва пламени. Его осязание сгорело, расплавилось в боли. А ведь это пламя бушевало там, на том пласте реальности, где его воля, его власть над происходящим значили всё меньше…
Старейшины Ануират вкладывали свою волю в его