Я снова оказался в стерильной комнате. Карг сделал отметку в таблице и бросил взгляд на Меллию. Она неестественно сползла на край стула.
Я знал три параметра. Оставалось еще три. Рука карга шевельнулась.
— Подожди, — сказал я. — Для нее это слишком. Чего ты добиваешься? Хочешь убить ее?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Выбор стрессовых ситуаций, мистер Рейвел, определяется условиями опыта. Поскольку моя цель — выявить прочность вашей связи, то нужна максимальная разность эмоциональных потенциалов.
— Ей больше не выдержать.
— Она не чувствует никаких физических страданий, — объяснил он с любезностью гробовщика. — Все физические ощущения испытываете вы, мистер Рейвел. Любые муки она переживает через вас. Из вторых рук, так сказать.
Он коротко улыбнулся и щелкнул тумблером.
Боль, острая и все же далекая. Я ощущал себя калекой и в то же время как бы следил за агонией извне. Моя (его) левая нога была сломана ниже колена. Перелом был тяжелым, закрытым. Осколки разбитой кости проступали в искромсанной и опухшей плоти. Нога застряла в подъемнике тихоокеанского рудовоза. Меня высвободили, оттащили сюда и оставили умирать. Но я не мог умереть. В пустой комнате в городе меня ждала женщина. Я пришел сюда, в порт, чтобы заработать на еду и топливо. Опасная работа, но за нее давали хлеб и уголь.
Я оторвал рукав плаща, перевязал ногу. Боль притупилась, ушла вглубь. Вот отдохну немного и попробую идти. Умереть здесь было бы легче, но она подумает, что я бросил ее. Но сначала отдохнуть…
Я чересчур поздно понял, что загнал себя в ловушку. Впустил сон, как желанного гостя, а в открытые двери проскользнула смерть. Я представил лицо той, что ждала меня: вот она вглядывается в дымные сумерки мегаполиса, ожидая моего возвращения. Ожидая напрасно.
Лицо Меллии.
И вновь очутился в ярко освещенной комнате. Меллия обмякла на пыточном стуле.
— Милые у тебя намерения, карг, — сказал я. — Ты заставляешь меня смотреть, как ее доводят до бешенства, мучают, убивают. Физических страданий для твоих сенсорных датчиков недостаточно. Ты не брезгуешь и духовной пыткой — предательством и растоптанной надеждой.
— Не разыгрывайте мелодраму, мистер Рейвел. Совершенно очевидно, что для настоящего опыта существенно важно усиление стимулов.
— Давай. Что там дальше?
Вместо ответа он щелкнул тумблером.
Едкий клубящийся дым, удушливое зловоние, мощные взрывы, обращенные в пыль кирпич, дерево, асфальт. Сквозь рев пламени доносился грохот обвалов и разрывы бомб.
Он (я) отшвырнул упавшую балку, взобрался на груду битого кирпича и побрел к дому, половина которого еще высилась около зияющего колодца, куда извергала нечистоты разбитая магистраль. Часть спальни исчезла. На остатках обоев криво висела картина. Я вспомнил, как она купила ее на Петтиноут-лейн, как мы вставляли картину в раму и выбирали подходящее место.