Беовульф

У Ремигия хороший дом, богатый. Кафедральный собор диоцеза деревянный, но франки предпочитают строить только из дерева, лесов в Галлии много, не то что в Италии. Тамошний рикс, Хловис, сын Хильдерика, Ремигия чтит. И люди в Суасоне «правильные» — так Эрзарих и сказал.

Впрочем, по мнению варваров, все остальные (а особенно ромеи) как раз являлись «людьми неправильными», но об этом Корнелия не задумалась. Спросила только, что означает слово «рикс», и выяснила, что Хловис является кем-то наподобие прокуратора или консула. Прекрасно, значит брат в фаворе у наместника провинции, а его германское происхождение лишь дань смутному времени.

Возможно, Хловис и слышал от Ремигия о константинопольском цезаре, однако его «наместником» совершенно точно не являлся. Итальянцы даже помыслить не могли о том, что на землях Западной Империи начали образовываться новые, абсолютно независимые от Рима и Константинополя государства…

Совершенно успокоенная речами лангобарда Корнелия известила Северина о предстоящем отъезде — он отправится в дорогу весной, когда на альпийских перевалах сойдёт снег.

Будущий епископальный картулярий справедливо заметил, что гораздо проще добраться на корабле до Массилии и уже оттуда двигаться через всю Галлию на север. Больше никаких возражений не последовало — Северин чётко осознавал свой долг перед семьёй и Империей. Надо, значит надо.

Галера вышла из гавани Салерно на следующий день после Пятидесятницы, а через шестьдесят четыре дня двое всадников оказались перед воротами города Суасон. Эрзарих, настроенный на самое худшее — разбойники чудились ему за каждым кустом, — только руками разводил. Невероятно повезло! Нас хранили боги, господин. Мои боги, и твой Иисус. Их стоит отблагодарить!

* * *

Всё, что воображал себе Северин о дальней Галлии, оказалось неимоверно приукрашенной фантазией. Картулярий настолько обиделся на Эрзариха, что не разговаривал с рабом месяц, вплоть до августовских ид. Ничего себе «город как город»! Да маленький Салерно рядом с этим воплощённым кошмаром покажется столицей Вселенной, а уж о Риме, Афинах или Александрии и говорить нечего!

В Реймс ехать не пришлось — епископ Ремигий постоянно находился при дворе рикса Хловиса и встретил возлюбленного племянника (коего прежде не видел) с христианским и отеческим радушием, поселил в своём доме и первым же вечером огорошил Северина сообщением о том, что в огромном епископате, занимающем земли, на которых уместилась бы половина Италии вместе с Сицилией, не наберётся и двух тысяч прихожан-кафоликов. В основном — римляне, оставшиеся здесь после франкского завоевания Суасона в 486 году.

Королева, Хродехильда Бургундка, тоже кафоличка, равно как и некоторые её свитские. Есть небольшое количество ариан, но уж лучше язычники-сикамбры, чем еретики. Церквей на всё королевство — четыре, две в Реймсе, одна в Суасоне, одна в Лютеции-Париже. Пятую церковь строят в Дижоне, есть надежда, что к зиме управятся.

Весь Реймсский епископат состоит из самого Ремигия, настоятеля кафедрала, двух скрипторов — монахов монте-кассинского обряда брата Бенедикта из Нурсии, сторожа и новоназначенного картулярия, на которого ляжет забота об архиве и переписке с Римом. Итого шесть человек.

— Невероятно. — Северин непроизвольно икнул. — Самый… Самый огромный диоцез Церкви! И две тысячи прихожан! Шесть служителей епископата! Боже всеблагой!..

— Разочарован? — поднял бровь Ремигий.

— Н-нет, но… — замялся Северин, устыдившись. — Я хочу сказать…

— Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать. Дражайшая сестрица Корнелия была уверена, что отправляет сына в прежнюю Галлию. Галлию великих городов, амфитеатров, мраморных терм, в процветающую провинцию великого Рима. — Епископ говорил спокойно, даже с иронией. — Нет больше такой Галлии. И не будет никогда. Есть только скопище немытых варваров, поклоняющихся нелепым истуканам. Сонм дикарей, для которых понятие «человеческая жизнь» — я уж не говорю о душе! — не ценнее обглоданной свиной лопатки, брошенной собакам. Вонючих тварей, неспособных написать собственное имя палочкой на песке. Но этих людей тебе придётся понять и полюбить. Полюбить более, чем самого себя и всё то, что ты любил прежде. Спросишь — зачем? Перечитай Евангелия, там всё написано. Если чувствуешь, что не справишься — отдохни несколько дней и возвращайся в Рим. Я не стану тебя удерживать и не наложу церковного наказания. Каждому — своё.

— Я постараюсь, — смущённо пробормотал Северин после длительной паузы. Смотреть в глаза епископу он не решался. — Что мне надо делать?

— Сейчас — ровным счётом ничего, — усмехнулся Ремигий. — Отоспись с дороги. Я попрошу Эрзариха подобрать тебе более подобающую одежду и оружие.

— Оружие? — задохнулся картулярий.

— Сикамбры не станут тебя уважать, если на поясе не окажется клинка. Я обычно ношу булаву, кстати. Этот народ войнолюбив, доблесть считается первой добродетелью. Ты говоришь на германских наречиях?

— Дома выучил готский, по книгам епископа Ульфилы.