Беовульф

Северин как сквозь землю провалился — воины поопытнее втихомолку ворчали, что мальчишку забрали духи или, к примеру, альвы: эти существа не оставляют следов. Ремигий отмахивался — какие ещё альвы? Откуда? Здесь вам не страна Эйре, не легендарная Гиберния, в Галлии и Бельгике о полых холмах и их обитателях и слыхом не слыхивали.

— Пусть рикс даст мне двух лошадей и припасы, — на исходе третьего дня поисков решительно заявил Эрзарих. — Я поеду его искать. И найду.

— Я знаю, что в искусстве охоты ты искушён, — согласился Ремигий. — Однако охота на зверя и охота на человека разнятся. Что ты сможешь сделать один?

Лангобард надулся, спесью исходя — епископ усомнился в его смелости и удачливости! Другому такое оскорбление не сошло бы с рук. Но Ремигий всё-таки годи, человек, принадлежащий богам, а значит, осведомлённый о их воле (и неважно, Единый ли то бог или Вотан с Фрейей), к его словам стоит прислушаться.

— Северин где-то там, за рекой, — задумчиво говорил епископ, прохаживаясь вдоль длинного стола. — Но почему-то не может вернуться.

— Откуда ты знаешь? — жадно спросил Эрзарих. — Говорил с богами?

— Можно выразиться и так. Сон мне был, а сны насылаются ангелами…

— Христианскими валькириями, — понимающе кивнул лангобард, прежде наслушавшийся как от госпожи Корнелии, так и от Северина красивых саг о райских кущах.

Ремигий лишь усмехнулся.

— Незачем отягощать Хловиса столь незначительными просьбами, — наконец сказал епископ. — У рикса предостаточно иных забот, ему надо возвращаться в столицу. Возьми всё, что необходимо, и будь готов к завтрашнему рассвету. Одна ночь ничего не решит…

С наступлением темноты пошёл снег, начало мести, но Эрзарих, сын Рекилы, отступаться не привык. Едва небо на востоке начало сереть, лангобард уже пришёл на конюшню и с безмерным удивлением обнаружил там епископа.

— Рикс позволил мне съездить развеяться и отдохнуть, — фыркнул Ремигий, мельком взглянув на вытянувшееся лицо Эрзариха. — Не откажешься от попутчика?

— Но как же… — протянул лангобард. — Почему Хловис…

— А что Хловис? — пожал плечами епископ. — Он взрослый мужчина, великий военный вождь, не пропадёт. Мы ведь ненадолго, верно? Самое больше две седмицы?

— Ты приближённый рикса, — упрямо сказал Эрзарих и спросил напрямик: — Зачем? Только ради Северина?

Ремигий помолчал, устраивая на спине лошади седельные сумы, вздохнул и не оборачиваясь проронил:

— Не только. Помнишь, я рассказывал тебе о грехе гордыни?

— Нет, — отрёкся Эрзарих, предпочитавший не вникать в сложные материи и не забивать голову сложными христианскими догмами. Саги — сколько угодно, но тот кромешный ужас, который именуется греческим словом philosophia? Пустословство одно!

— Я возгордился, Эрзарих. Я почти уверил себя в том, что победа Хловиса — моя заслуга. В том, что это я заставил рикса дать клятву. Наконец, в том, что я, обычный смертный человек, слабый и несовершенный, могу запросто противостоять тому… — Епископ указал рукой в сторону Арденнских гор. — Тому, что прячется там, за рекой… Тому, что проснулось в Арденнах.

— Почему же слабый? — не понял лангобард. — Ты бился наравне с риксом и проявил великую доблесть!

— Тьфу! — раздражённо сплюнул епископ, на миг впавший в соблазн гневливости. — Дурья башка! Уразумей же! Я позволил себе уравнять силы человека и Господа Бога, Создателя и Вседержителя! Помню наш последний разговор с Северином — я постоянно твердил: это мы посеяли зёрна Истины, это нас будут вспоминать потомки сикамбров, это мы избавим народ франков от падших духов и изгоним их обратно в геенну! В то время как единственная и истинная заслуга принадлежит лишь Ему! Вот Господь и ниспослал испытание…

— Хочешь сказать, что чёрные волки пришли сюда по воле твоего Бога? — нахмурился Эрзарих. — Это нехорошо.

— С тобой совершенно невозможно разговаривать, — искренне расстроился епископ. — Хорошо, попробую объяснить понятно. Мне думается, что я обидел Бога Единого.

— Почему?

— Не перебивай! Что будет, если ты обидишь, к примеру, Доннара?

— Он призовёт меня на суд оружия, — уверенно ответил Эрзарих. — И на поединке выяснится, кто прав.

— Вот этом и заключена разница между твоей верой и моей. Оскорбив Творца гордыней, я должен сразиться не с ним, а с самим собой, победить свой грех, растоптать его! Доказать, что я достоин Его покровительства и благоволения. Поэтому я оставлю Хловиса на время — пускай рикс сам разберётся в своих думах, сам осознает, какой путь ему предстоит… Господь позволит — я вернусь в Суасон из Арденн. Нет — значит я недостойный пастырь.

— Ничего не понимаю, — помотал головой Эрзарих. — Как можно вызвать на битву самого себя?

— Седлай коня, — вздохнул Ремигий, которого непроходимая дремучесть лангобарда иногда ставила в тупик. — Перейдём реку по броду за Ворчащим омутом и отправимся к северу.

— После такого снегопада отыскать следы будет трудно, да и времени много прошло… — хмуро отозвался Эрзарих. — Ничего, счастье от нас не отвернётся. Удачливый воин и годи, способный творить чудеса, дорогого стоят.