Беовульф

— Колдовство? — невольно понизив голос до шёпота, спросил Северин.

— Мне-то откуда знать, — буркнул в ответ сикамбр. — Люди говорят, будто лес замирает, когда чует нежить. Духов, ночами выползающих из болот и бурелома. Ubilsaiwala…[12]

— Что за ubilsaiwala такая? Расскажи.

— Да ну тебя, ромей, — шикнул бородатый и отмахнул правой рукой охранный знак. — Не поминай лишний раз, накличешь. Топай в дом да огонь поярче раздуй. Мало ли пригодится…

Настаивать Северин не решился, франк выглядел слишком уж настороженно.

Нежить, говорите? Защита от неё проста и действенна — молитва да святой крест. Однако по возвращении Северин предпочёл развести в очаге настоящее пожарище, едва не половинный запас поленьев извёл. Епископ пока не возвращался.

Откровенно говоря, боязно. Северин не мог понять, что именно его так напугало — слова безграмотного франка или собственные ощущения: прислушиваясь, картулярий не слышал ничего, кроме угрожающей тишины. И угроза была явной, реальной, такой, что в животе нехорошо сводило. Успокаивало лишь громкое потрескивание ярко пылающих дров и тепло, волнами исходящее от огня.

«Всё в порядке, — убеждал себя Северин. — Мы в крепости, тут полно воинов, здесь сам король, вроде бы обладающий какими-то магическими способностями, и епископ кафолической церкви, которому дарована власть от Всевышнего. Ничего не случится!»

Посидев некоторое время возле очага, картулярий забрался на высокую лавку и выглянул в отдушину под самым потолком. Ничего особенного — поднимается над холмами ущербная луна, чернеют ели на склонах, перевалило за полночь.

— Пойду к Хловису, — громко сказал сам себе Северин. Очень не хотелось оставаться в одиночестве. — Не выгонят. Знаю я, какой там серьёзный разговор — пиво хлещут!

Отчасти племянник епископа был прав — Ремигий полагал, будто чревоугодие есмь грех далеко не самый погибельный, и разделял трапезы с риксом франков, едва появлялась возможность. Хловис по пьяному делу становился добрым и тщательнее внимал поучениям епископа, хотя наутро забывал половину сказанного, а к полудню — и половину оставшейся половины.

Вот беда — опять возиться с обмотками и ремешками, но босиком же на снег не выйдешь? Зиму следует запретить особым императорским эдиктом! Навсегда!

Северин вздрогнул, когда со стороны конюшни донёсся неприятный звук — злое повизгивание лошади. Породистые скакуны из Иберии или Аравии в стране Хловиса были исключительной редкостью, такую роскошь мог позволить себе только король или кто-нибудь из очень богатых дуксов. Франки использовали невысоких, но очень выносливых мохнатых лошадок, непонятно почему именуемых «гуннскими», хотя у гуннов кони крупные и длинноногие.

Обычная «гуннская» коняшка была существом флегматичным, скверным норовом не отличалась, кусалась или лягалась крайне редко, а уж чтобы заставить её визжать от ярости, надо приложить безмерные усилия. Однако сейчас лошадей что-то всерьёз растревожило — стенают, всхрапывают, бьют копытами.

И ещё: собак не слышно. Окажись в крепости кто чужой, псы подняли бы лай на всю округу, а тут — молчок. Собаки у франков свирепые, могут один на один с волками сражаться. В Суасонском королевстве распространены и галльские волкодавы, и потомки мордатых итальянских молоссов, боевых псов имперских легионов, охранявших границу по лимесу от Кастра Регина до Агрипповой колонии.[13] Серьёзные зверюги, не дадут в обиду ни себя, ни хозяев.

— Есть тут кто? — подал голос Северин, вглядываясь в темноту. — Эй?!

На призыв никто не откликнулся, давешний бородач, похоже, ушёл. Негромко выругавшись, картулярий направился в сторону дома Гунтрамна, стоявшего отдельно, возле южной стены. На пятом шагу Северин вдруг оскользнулся, не удержал равновесие и ухнул в снег.

Повезло несказанно. Северин ощутил движение, и спустя один миг над его головой промелькнула чёрная тень — огромная тварь, остро пахнущая мокрой шерстью, сбила бы картулярия с ног и моментально подмяла под себя как… как…

Сикамбр, с которым племянник епископа только что разговаривал, валялся рядом, между сугробами. Кровь не успела застыть, на ней Северин и заскользил — крови же было много. Снег в капельках, на тропке здоровенная, ещё дымящаяся чёрная лужа. Горло разорвано.

Картулярий на четвереньках отполз к дому, левой рукой вцепился в холодные брёвна, помог себе встать, а правой ухватился за рукоять кинжала, который никак не хотел вылезать из ножен. Конечно, надо дёрнуть за тонкий ремешок, удерживающий лезвие — по законам сикамбров, в бурге оружие следует носить именно так, показывая мирные намерения.

— Пресвятая Дева, убереги, — выдохнул Северин. — Что это такое?

Очень хотелось заорать в голос, но сил не хватило.

Оно стояло неподалёку, в десятке шагов, под лучами убывающей луны. Силуэт похож на пёсий или волчий, однако картулярий точно знал — страшилище не является ни волком, ни собакой.

Тварь была здоровенной, с телка, и непроглядно-чёрной, будто оживший сгусток первородной тьмы. Лишь мерцали холодным синевато-белым огнём пятна неживых глаз.