Бенвенуто Челлини

Это не вся речь, Бенвенуто дал папе «поученьице» на целую страницу и даже, по его утверждению, вогнал понтифика в краску, а потом сам же «отвел этот стыд», поменяв тему разговора. Папа заказал еще одну медаль со своим изображением, но с другим оборотом, на котором Моисей выбивал бы воду из скалы. Этим Бенвенуто и занялся. Помпео, узнав, что Бенвенуто в городе, нанял неаполитанских солдат то ли для защиты, то ли для нападения, а может быть, и для убийства своего врага, так что Бенвенуто без кольчуги и наручей из дому не выходил.

А папа Климент VII еще больше занемог, и врачи считали, что болезнь его очень опасна. Бенвенуто он принял ласково, принесенной медали с Моисеем очень обрадовался, хотя уже не мог оценить ее по достоинству. Даже в очках он плохо видел. «Он начал щупать их слегка пальцами; поделав так немного, он испустил великий вздох и сказал некоторым там, что ему меня жаль, но что если Бог вернет ему здоровье, он все устроит. Три дня спустя папа умер…» Это случилось 25 сентября 1534 года.

Все это как-то очень вдруг! В нашей литературе так не умирают. Мы гораздо бережнее и внимательнее относимся к моменту ухода человека из жизни. У нас уж умирают, так умирают, вспомните Льва Николаевича — смерть старого князя Безухова или смерть Андрея Болконского. А здесь — раз! И нет человека. Стендаль, который очень любил бытописание Челлини и ссылается на него несчетное количество раз в «Истории живописи в Италии» и в письмах, говорил, что Челлини оказал большое влияние на его прозу. В «Пармской обители», когда человек в одном абзаце пошел погулять, подрался, бежал, потом угодил в тюрьму, это особенно чувствуется.

В этой краткости изложения своя сила. После этой фразы — «Три дня спустя папа умер…» — создается ощущение, что в споре с Бенвенуто папа вел себя более достойно и вообще выиграл эту моральную тяжбу, хотя сам автор «Жизни…» все оценивает наоборот: мол, ишь какой я смелый и независимый! Папа тихо и достойно ушел со сцены, а Бенвенуто остался с неоплаченными долгами. Климент VII так хорошо к нему относился, а Бенвенуто и ковчежец не сделал, и с чашей затеял невообразимую бузу, и врал напропалую. Фраза Бенвенуто имеет окончание: «Три дня спустя папа умер, и я, хоть мои труды и пропали, не упал духом и сказал себе, что благодаря этим медалям я сделал себя настолько известным, что всяким папой, который придет, буду применен, быть может, с большей удачей».

Да, Бенвенуто не пал духом и, «похерив раз навсегда великие обиды, которые мне учинил Помпео; и вооружившись с ног до головы, пошел в Сан-Петро, поцеловал ноги покойному папе не без слез, потом вернулся в Банки поглядеть на великую сумятицу, которая наступает в таких случаях».

Дальше нельзя понять, в тот ли это было день или какое-то время спустя он сидел со своими друзьями, когда мимо проходил недруг-ювелир Помпео. Он шел с группой отлично вооруженных солдат, числом около десяти. Увидев Бенвенуто, он остановился и с наглым, вызывающим видом уставился на него. Друзья все обратили взоры к Бенвенуто, они готовы были в любой момент ввязаться в драку, но тот подал знак — нет! Это была его забота, и он не хотел, чтобы пострадали невинные люди. «Постояв эдак с две авемарии», то есть время для двух молитв, малое время, Помпео расхохотался и гоголем пошел прочь. Вся его компания тоже с хохотом последовала за ним. Все, кто окружал Бенвенуто, пришли в бешенство.

— Свои дела я сам улажу, и мне никто не нужен храбрее, чем я сам, — остудил он их пыл.

Друзья, хоть и понимали, что не трусость и не малодушие руководят Бенвенуто, «ушли ворча», а он сам направился следом за своим врагом. По дороге Помпео хвастал, какую «острастку» он задал Бенвенуто. На перекрестке ювелир зашел к аптекарю, а когда вышел, тут Бенвенуто и подоспел. Он так стремительно направился к Помпео, что его вооруженные молодцы невольно расступились. Дальнейшее произошло очень быстро. «Маленький колючий кинжальчик» в руке… жесткое объятие левой рукой. Помпео только и успел, что отвернуть голову, как получил удар под самое ухо, потом туда же еще раз… На втором ударе «он выпал у меня из рук мертвецом, что вовсе не было моим намерением, но, как говорится, бьешь не по уговору». Бенвенуто левой рукой выдернул кинжал из шеи поверженного, а правой выхватил шпагу, но никто не хотел на него нападать, все бросились к Помпео.

Бенвенуто медленно пошел прочь, размышляя, где бы укрыться, ясно, что домой в Банки идти нельзя. У него всегда находились друзья, которые с готовностью предлагали свой кров. Случилось так и на этот раз. А дальше — «двадцать тыщ курьеров», «явилась знать банкинской молодежи всех наций, кроме миланцев; и все мне предлагали отдать свою жизнь ради спасения моей жизни».