Бен-Гур

Шейх внимательно слушал Бен-Гура, который принялся переводить ему каждый абзац письма, особо выделив при этом строки: «Я встретил вчера иудея в роще Дафны, и даже если он сейчас и не там, то, несомненно, в ближайших окрестностях, что облегчает мою задачу – не упускать его из виду. Если бы ты спросил меня, где он обретается в настоящий момент, я ответил бы тебе с совершенной уверенностью, что его сейчас можно найти в Пальмовом саду».

– Ах! – стиснув в кулаке бороду, воскликнул Илдерим таким тоном, что любой знающий его человек сказал бы, что шейх скорее удивлен, чем разгневан.

– «В старом Пальмовом саду, – продолжал переводить Бен-Гур, – в шатре предателя Илдерима».

– Предателя?! – воскликнул старик в страшном гневе. На лбу и шее у него вздулись жилы.

– Минуту терпения, о шейх, – умоляюще произнес Бен-Гур. – Это мнение о тебе Мессалы. Выслушай же его доводы.

И он продолжал чтение:

– «… в шатре у предателя Илдерима, который недолго сможет избегать нашей карающей руки. Не удивлюсь, если Максентий в качестве одной из первых мер посадит этого араба на корабль для отправки его в Рим».

– В Рим! Меня, Илдерима, шейха десяти тысяч всадников с копьями в руках, – меня в Рим!

Он прыжком вскочил с оттоманки, раскинув руки в стороны. Пальцы его рук подогнулись, как когти птицы, глаза блестели, как у змеи.

– О Боже! Нет, все боги, кроме римских! Когда же прекратится это оскорбление? Я свободный человек, мой народ тоже свободен. Неужели нам суждено умереть рабами? Или, еще хуже, неужели мне придется жить подобно собаке, ползающей у ног своего хозяина? И лизать руку с плеткой? Мое достояние уже не мое; и сам я не принадлежу себе; целиком и полностью я должен принадлежать Риму. О, если бы я мог снова стать молодым! Ах, если бы мне сбросить с плеч лет двадцать… или десять… или хотя бы пять!

Стиснув зубы, он воздел руки к небу; затем, под влиянием какой-то пришедшей в голову мысли быстро подошел к молодому человеку и сильными руками крепко схватил его за плечи.

– Если бы я был на твоем месте, сын Аррия, – таким же молодым, крепким, опытным в искусстве войны; если бы у меня были такие, как у тебя, причины для мести… Но к черту всю маскировку, твою и мою! Сын Гура, сын Гура, говорю тебе…

При этом имени кровь Бен-Гура застыла в жилах; изумленный, он посмотрел в глаза араба, устремленные ему в лицо и сверкающие.

– Сын Гура, если бы я был на твоем месте, перенес все, что пришлось испытать тебе, я бы не знал покоя. – Не останавливаясь, старик продолжал говорить, слова лились из него стремительным потоком. – Ко всем моим обидам я бы прибавил и твои и посвятил бы свою жизнь отмщению. Страну за страной я поднял бы на борьбу. Не было бы такой священной борьбы за свободу, в которой я не принял бы участия; ни одна битва против Рима не обошлась бы без меня. Я бы взбунтовал всю Парфию[94], если бы даже не смог сделать ничего лучше. Даже если бы люди не пошли бы за мной, я бы все равно не сложил оружия! Клянусь славой Господней! Я бы примкнул к волчьим стаям, подружился бы со львами и тиграми в надежде повести их на общего врага. Я бы обратил против Рима все доступное мне оружие. Предал бы огню все римское, предал бы мечу каждого встретившегося мне римлянина! День и ночь молил бы я богов, добрых и злых, дать мне их оружие – бури, засухи, жару, холод, все те безымянные яды, которые они порой растворяют в воздухе, все те сотни причин, от которых люди умирают на суше и на море. О, я бы не знал ни сна, ни отдыха. Я… я…

Шейх замолк, хватая ртом воздух и заламывая руки. Сказать по правде, из всего этого страстного взрыва в памяти у Бен-Гура осталось только выражение его горящих огнем глаз, пронзительный голос и ярость старика, которую невозможно передать словами.

В первый раз за много лет безутешный юноша услышал, как к нему обращаются по его истинному имени. Значит, хоть один человек знает, кто он такой на самом деле, и признает это, не задавая никаких вопросов. И человек этот – араб!

Но как он узнал это? Из письма? Нет. Из письма можно было узнать о жестокостях, которые претерпела его семья; о превратностях его собственной судьбы. Но из письма не следовало, что он и был той самой жертвой, которая избежала судьбы, уготованной ему безжалостным автором послания. Он отметил для себя это обстоятельство, которое шейху потребуется разъяснить, когда будет покончено с чтением письма.

– О шейх, будь добр рассказать мне, как тебе попало в руки это письмо.

– Мои люди охраняют пути между городами, – ответил Илдерим. – Они взяли это письмо у курьера.

– И их знают как твоих людей?

– Нет. Для всего мира они разбойники, которых я должен поймать и казнить.

– И еще, шейх. Ты назвал меня сыном Гура – по имени моего отца. Я считал, что мое происхождение не знает ни один человек на земле. Откуда ты получил эти сведения?

Илдерим поколебался и, глубоко вздохнув, ответил:

– Я знаю, кто ты, но не могу сказать тебе большего.

– Тебя кто-то или что-то сдерживает?

Шейх сжал губы и, повернувшись, сделал несколько шагов; но, увидев разочарование Бен-Гура, приблизился к нему и сказал: