Белый Шанхай

С непривычки Клим далеко не сразу сумел довести мотоцикл до полицейского участка на Нанкин-роуд.

В приемной его встретил Феликс.

— Ну и птицу мы с тобой поймали! — радостно воскликнул он. — Мы с Джонни потребовали у Лабуды документы и адрес его начальства в Праге, и знаешь, что выяснилось? Он самозванец! Он сам себя назначил консулом и задурил голову китайским чиновникам, чтобы не платить таможенные сборы за спиртное.

— А пулеметы у него откуда? — спросил Клим.

— Он говорит, что от немцев. Но, по-моему, он врет: все его стволы российского производства. Он намеревался продать их знакомым бандитам.

У Клима немного отлегло от сердца. Кажется, Лабуда ничего не сказал насчет Нины.

— У него истерика началась, — усмехнулся Феликс. — Вот не поверишь: рыдал в три ручья и бился башкой о стену. Мы его в камеру отправили — чуток охладиться, а я рапорт на имя Уайера составил.

К ним подошел Джонни Коллор и хлопнул Феликса по плечу:

— Да тебе медаль впору выдать!

Клима допросили в качестве свидетеля, а когда протоколы были подписаны, Джонни отправил его к комиссару полиции:

— Уайер хочет с тобой поговорить.

7

Кабинет комиссара был обставлен дешевой казенной мебелью и украшен портретами королей и президентов.

— Садитесь! — велел Уайер Климу, показывая на потертый стул. — Вы освещаете уголовную хронику в «Ежедневных новостях»?

Клим кивнул:

— Да, я.

Уайер был простужен и то и дело с хрипом прочищал горло.

— Когда будете писать статью о сегодняшнем аресте, обязательно вставьте, что преступник сожительствовал с женщиной по имени Нина Купина и что он является отцом ее ребенка. Я понятно изъясняюсь?

Куда уж понятнее… Уайер хотел спасти честь Эдны и свалить на Иржи грехи своего зятя.

— Нина Купина только что родила, и мы посадили ее под домашний арест, — продолжил капитан. — Лабуда показал на допросе, что именно эта дама заставила его учредить фальшивое консульство. Я надеюсь, вы не забудете упомянуть об этом.

Клим похолодел: капитан явно собирался посадить Нину в тюрьму. А кто навел Уайера на ее след? Клим Рогов и Феликс Родионов.

— Для хорошего репортажа требуются детали, — сказал Клим. — Мне надо посмотреть на дом, в котором жили преступники, и поговорить с охраной.

— Это еще зачем? — не понял Уайер.

Ни до, ни после Климу не приходилось произносить таких страстных речей о сути журналистики. Он рассказывал о современных требованиях к репортажу и уверял капитана, что главный редактор не примет от него материал, если в нем не будет комментариев полицейских, которые сторожат подозреваемую.

— Вот чушь собачья! — пробормотал Уайер, но все-таки написал записку начальнику караула — чтобы тот посодействовал господину журналисту.

8

Вернувшись к Нининому дому, Клим потребовал, чтобы ему разрешили поговорить с арестанткой, но толстопузый сержант ничего не хотел слушать:

— Приходите с утра — сейчас уже поздно.

— Мне нужно сейчас! — Клим сунул ему в руку серебряные часы с надписью «За отличный глазомер».

Сержант взвесил их на ладони.

— Ну, попробуйте… Только мисси все равно вас не примет: ей не до интервью.

Караул играл в карты в разоренной обыском прихожей. При виде начальника полицейские вскочили и вытянули руки по швам:

— Мисси у себя, никаких происшествий не было!

Со второго этажа донесся плач ребенка, и, не дожидаясь разрешения, Клим бросился вверх по лестнице.

Он не сразу смог найти Нинину спальню в темной анфиладе комнат: ему казалось, что детский крик раздается отовсюду.

Наконец Клим увидел дверь, из-под которой выбивался слабый свет, и, постучав, вошел.

— Ну что вам еще надо?! — простонала Нина и замолкла, уставившись на него.

Она сидела на кровати — растрепанная, подурневшая, с темными кругами под глазами. На руках у нее извивался плачущий ребенок.

Полицейские и здесь все перевернули вверх дном: ковер был сбит в кучу, на полу валялось женское белье, бумаги и сломанный стул.

— Нина… — тихо позвал Клим.

Она прижала ладонь к губам и заплакала, содрогаясь всем телом.

Клим смотрел на нее, не зная, что предпринять: ребенок верещит, мать сама плачет…

Он скинул пальто и сел рядом с Ниной, старательно отводя взгляд от младенца.

— Я не могу покормить Катю! — сквозь рыдания проговорила Нина.

Она все-таки назвала дочь Катей — как они когда-то решили.

Девочка тыкалась в неестественно большую грудь Нины, но так и не могла ухватить сосок.

— Подложи ей что-нибудь под спину, — посоветовал Клим. — Тебе неудобно держать ее на весу.

Они долго возились, перекладывая младенца, и то и дело срывались на злой шепот:

— Ты что, не видишь — ее надо приподнять!

— Да ей так неудобно!

Наконец Катя разобралась что к чему. Нина откинула голову на подушку: от усталости у нее закрывались глаза.

— Если меня арестуют, ты позаботишься о Кате?

— Я не брошу твою дочь, — бесцветно отозвался Клим.

— Это и твой ребенок!

Только этого не хватало… Теперь, помимо Даниэля и Иржи, в отцы записали и самого Клима.

— Тебе не нужно лгать, чтобы получить то, что ты хочешь, — сказал он. — Раз я пообещал, значит выполню.

У Нины задрожали губы.

— Убирайся к черту! От такого папаши все равно никакого толка!