Белый раб

Он говорил с увлечением. На щеках его вспыхнул румянец, и глаза загорелись. Радостно мне было слушать его. Мысль о том, что даже в южных штатах есть люди, исповедующие такие взгляды, успокаивала меня. Значит, все-таки здесь не одни злобные изуверы, такие, как те, которые заседали в комитетах бдительности. О, даже если таких, как он, найдется не так уж много, можно все же питать хоть тень надежды, что южный Содом, это позорное пятно на челе цивилизации, вздохнет полной грудью и станет страной мира, благосостояния и справедливости.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Покидая гостеприимный дом мистера Мэзона, где мое пребывание затянулось недопустимо долго, я чувствовал себя так, словно расставался со старым другом.

Пожав мне на прощанье руку, он попросил меня хранить в строжайшей тайне все, о чем мы с ним беседовали, и помнить, что малейшее неосторожное слово или упоминание о его взглядах и намерениях может нанести ему большой вред, навсегда нарушить его покой, а может быть, даже поставить под угрозу его жизнь.

Вернувшись в таверну, я решил продолжать свою поездку по Югу. Лучше всего было отправить багаж с чарльстонским дилижансом, а самому поехать верхом. Мне очень хотелось проделать весь путь, пройденный мною пешком при последнем побеге, избавившем меня от рабства.

Как только разнеслась весть о моем желании приобрести лошадь, меня окружила целая толпа барышников, которые все старались сбыть мне - кто хромую кобылу, кто слепого жеребца, кто обезножившего мерина.

Попытки их не увенчались успехом, так как я считал необходимым показаться в этих краях в приличном виде, верхом на добром коне.

Мне удалось подобрать хорошую лошадь благодаря помощи моего друга, янки, кучера дилижанса, который оказался знатоком по этой части. Указав мне на все пороки и недостатки предлагаемых коней, на их истощенный вид и разбитые ноги, он, презрительно подмигнув, закончил:

- Эти джентльмены со своими лошадьми обращаются так же безобразно, как со своими неграми.

Захватив немного белья, несколько самых необходимых предметов и сложив их в небольшой саквояж, я тронулся в путь.

Через несколько дней, протекших без каких-либо приключений, я оказался вблизи города Кемдена. Внимательно вглядываясь в дорогу, я заметил маленькую сельскую таверну, куда мы с Томасом когда-то были доставлены связанными; здесь, в этих сенях, мы сидели взаперти; отсюда нам удалось бежать с помощью маленькой голубоглазой девочки, унося с собой спасительную одежду и деньги наших преследователей. Мне припомнились мельчайшие подробности этой сцены и даже ничтожнейшие мелочи в обстановке дома.

Протекшие с тех пор двадцать лет не принесли в эти места больших перемен. Дом попрежнему походил на таверну или на мелкую виноторговлю. Я решил остановиться здесь, чтобы произвести в окрестностях нечто вроде разведки.

Мальчик лет двенадцати, крепкий и довольно благообразный, вышел мне навстречу. Он был босиком и без шапки. Вся одежда его состояла из рубашки, видимо давно не видавшей стирки, и каких-то остатков штанов, разодранных и непомерно широких - несомненно перешедших к нему по наследству от отца. Взяв мою лошадь под уздцы, он увел ее, твердо обещав напоить ее и насыпать ей овса, когда она остынет.

Я вошел в комнату, служившую одновременно кухней, баром, столовой и спальней для всей семьи, так как вторая комната была отведена для постояльцев.

Прикрыв за собой дверь, я увидел пожилую женщину, сидевшую у окна за ткацким станком; она ткала полотно. Двое маленьких ребятишек, весело кувыркавшихся по полу, называли ее бабушкой.

Старуха, некогда стоявшая во главе семьи, сейчас, повидимому, передала бразды правления в руки более молодой женщины, должно быть ее дочери - ребятишки называли ее мамой.

Эта вторая женщина, с виду еще молодая, склонившись над деревянной кадушкой, месила в ней тесто.

Она была очень бедно одета, босая, без башмаков и чулок. Ее ясные голубые глаза и выражение доброты, освещавшее все ее лицо, позволяли, несмотря на ее почти нищенский вид, угадать в ней одну из тех мягких и отзывчивых женщин, которые не могут видеть чужого горя, не загораясь сразу же желанием оказать страдающему человеку поддержку и помощь.

Болтая с женщинами о погоде, об урожае, спрашивая, как велико расстояние отсюда до Кемдена и могут ли они накормить меня обедом, я словно невзначай задал им вопрос, давно ли они живут в этом доме.

- О господи! Давненько, давненько мы здесь живем! -ответила старуха, сидевшая за ткацким станком. - Моя Сузи - вот та самая, что с вами разговаривает, - здесь и родилась, да еще четверо других постарше ее, да еще столько же родилось после нее. Но все они разбрелись; да, все, кроме нее. Одна она у меня, старухи, осталась.

- Но дети ваши не умерли, надеюсь? - с искренним участием спросил я старуху.

- Нет, не умерли, - ответила она со вздохом. - Но для меня все одно… Разъехались! Разъехались в разные стороны… Кто во Флориду, кто в Техас, и ни одного мне уж не суждено повидать…

- Разве вы не получаете от них писем? - спросил я.