Белый олеандр

Я набрала код от шкафчика и со смешанными чувствами вынула книги. Как это похоже на Марвел: провернуть все без предупреждения, пока я в школе! Я была, а теперь меня нет. Я больше никогда их не увижу, не попрощаюсь с Оливией.

Соцработница по фамилии Кардоза отчитывала меня всю дорогу:

— Миссис Турлок все рассказала про твое распутство и наркотики. И это при малых детях! Ничего, там, куда мы едем, тебя живо обучат хорошим манерам!

Молодая дурнушка с широким суровым лицом, толстыми щеками и нечистой кожей.

Я не стала спорить. Больше ни с кем никогда разговаривать не буду.

Интересно, что наврет детям Марвел? Наплетет, что я умерла или сбежала? Нет, придумает что-нибудь прямо противоположное, достойное коллекционных тарелок. Например, что я уехала на ферму к бабушке, где дни напролет катаюсь на лошади и ем мороженое.

Хотя больно было признавать, я понимала, что Оливия, скорее всего, вздохнет с облегчением. Немного поскучает, однако не в ее характере грустить подолгу. Слишком много полицейских с золотыми жетонами барабанили ей в дверь! Она предпочтет покупать дорогие свитера. Я обхватила себя руками и привалилась к дверце. Будь у меня больше сил, можно было бы ее открыть и выпасть под колеса восьмиосной фуры на соседней полосе.

Новый дом располагался в Голливуде. Для приемной семьи — слишком шикарен: резное крыльцо, массивная деревянная дверь. Я гадала, в чем тут загвоздка. Кардоза в радостном возбуждении теребила сумочку. Нам открыла латиноамериканка с длинной косой и настороженным взглядом. Внутри из-за тяжелых занавесей царил полумрак. До середины стены поблескивали деревянные панели. Пахло лимонным маслом.

Через секунду появилась и сама приемная мать, роскошная, статная, с мелодраматической седой прядью в волосах. Она поздоровалась с нами за руку, и глаза Кардозы заблестели при виде приталенного костюма и высоких каблуков.

– ¿Que pasa con su cara?[15] — спросила приемная мать.

Соцработница пожала плечами.

Амелия пригласила нас в прекрасную гостиную с резной мебелью, ножками стульев в виде птичьих когтей, камчатными скатертями и кружевами. Подала чай в серебряном сервизе и сливочное печенье на тонком английском фарфоре с цветочками. Я пустила в ход весь опыт общения с Оливией, демонстрируя, как умею держать чашку с блюдцем и не ронять ложечку. Они беседовали на испанском, а я смотрела на эркерное окно с рамой из гималайского кедра. Тихо, телевизора не слышно. На каминной доске тикают часики.

— Красиво, да? Не чета общежитию! — произнесла Амелия Рамос с улыбкой, сидя на краешке стула и скрестив ноги. — Это мой дом, и я надеюсь, тебе понравится быть его частью.

То и дело в дверях мелькала какая-нибудь девушка с непроницаемым взглядом. Амелия подписывала бумаги и с легким акцентом объясняла правила. Каждая из нас раз в неделю убирается и готовит ужин. Застилает кровать, через день принимает душ. Стирку и другую домашнюю работу тоже делают по очереди. Амелия пояснила, что она дизайнер по интерьеру. Ей некогда, девушки должны сами себя обслуживать. Всякий раз, когда она делала паузу, я кивала, недоумевая, зачем ей вообще приемные дети. Наверное, дом для нее одной слишком велик, и ей одиноко.

За полированным обеденным столом девушки переговаривались между собой на испанском, приглушенно смеялись, поглядывая на меня, белую. Я уже была с этим знакома и понимала, что ничего не поделаешь. Амелия их представила: Кики, Лина, Сильвана. С длинной косой — Микаэла. А та, что подает ужин, жилистая и суровая, со шрамом в форме полумесяца на лбу, — Нидия Диас. Ели фаршированный чили, салат и кукурузные лепешки.

— Вкусно! — похвалила я, надеясь смягчить свирепый взгляд Нидии.

— Рецепты даю я, — пояснила Амелия. — Попадая сюда, некоторые девушки даже консервную банку открыть не умеют. — Она окинула взглядом Нидию и улыбнулась.

После ужина мы отнесли тарелки на кухню, где Нидия начала мыть посуду. Она сузила глаза и молча взяла мою тарелку.

— Подойди сюда, Астрид!

Амелия провела меня в салон, более женственный, чем гостиная, с кружевными скатертями и старомодным диваном. Усадила в кресло напротив и открыла на мраморном столике большой кожаный альбом.

— Моя родина, Аргентина. Роскошный дом!

Я рассматривала фотографии большого розового дома с мощеным двором, столы со свечами вокруг прямоугольного бассейна, званый ужин.

— Можно было пригласить двести гостей.

В полумраке виднелась массивная лестница, темные изображения святых. На одном снимке Амелия в жемчугах, вечернем платье и с лентой через плечо сидела на тронном стуле рядом с собственным портретом. По сторонам стояли хорошенький мальчик и мужчина, тоже с лентами.

— Мой сын, Сезар, и мой муж.

Интересно, что стряслось в Аргентине… Если все так здорово, зачем она перебралась в Голливуд? Где ее муж и маленький сын? Я уже собиралась спросить, но она перевернула страницу и указала крашеным ногтем на фотографию двух девушек в коричневой форме. Они стояли на коленях на газоне.