СТАРУХА. Да что вы, голубчик! Я письмо читаю от мужа моего покойного, и он, правда, про орла пишет, но в переносном смысле. Что ж вы так переполошились? На вас лица нет!
БОРОДАТЫЙ.
КСЮША. Я тащусь!
СТАРУХА. Я продолжу. Осталось чуть-чуть. «Вера, этими неумелыми стихами я клянусь тебе, что мое слово – убежденное, страстное – не даст спокойно спать тем, кто еще цепляется за старое. А вместе мы, слившись нашими молодыми сердцами, зажжем светильник небывалой силы и чистоты и отдадим яркий свет нашей любви коммунистическому движению, чтобы усилить его порыв. И мы будем вознаграждены: обездоленные, измученные, сирые люди расцветут чудесными улыбками и запоют гимны восходящей заре социальной справедливости. Так пойдем же, рука об руку, вперед – к победе над мировой буржуазией! И пусть курится фимиам нашей любви на жертвеннике свободы! Твой Вадик».
НИНА.
ФОМА. Да уж, любовь бывает всякая. Да не всякую любовь на бумаге прописать можно.
СТАРУХА. Что это значит, Фома?
ФОМА. Да ты, Вера, известно, очень уж много важности словам даешь.
НИНА. Слова женщине приятно слушать, да только не угадаешь, где враки, а где нет: больно уж верить хочется. А тут так написано, что сразу видно: все – правда.
ФОМА. Да уж… Если кто не силен любовь словами расписывать, тому надеяться нечего.
НИНА. Любовь сама слова находит.
ФОМА. Может, и находит, да не все слова доходят.
СТАРУХА. Слышишь Юлька? Фома ревновать меня вздумал… А ты что молчишь-то?
ЮЛИЯ. Страшное письмо вы прочитали, Верушка. Страшное.
СТАРУХА. Страшное, говоришь? Ну, это теперь – страшно. Тогда страшно не было. Тогда мечта была: никто и близко подумать не мог, что из этой мечты выйдет.
ДАНА. Люди мечтали без Бога. Они мечтали, что земля будет без Бога, а земля не может так. И тогда они насилуют землю. Без Бога ничего нет, ничего не можно, ничего…
ЗАМШЕЛЫЙ.
Входит Замшелый.
Веселый разговор… Ой!.. Люди гуляют!.. Вот это – правильно. Дай бог здоровья, как говорится, всей компании и тому подобное. Меня Лукичом звать. Некоторые Замшелым кличут – ничего, я не обижаюсь.
СТАРУХА. Как-как?! Как вас кличут?!
ЗАМШЕЛЫЙ. Замшелым.
СТАРУХА. Боже мой! Это что – вкусно?
ЗАМШЕЛЫЙ. Вкус – не особенный, но под водку, горяченького, с сольцой – хорошо. А главное – польза моему здоровью исключительная. Борщевиком одним и держусь.
СТАРУХА. Как интересно! И кто же вам прописал такую диету?
ЗАМШЕЛЫЙ. Да уж прописали, чего там… Только про это всухую не поговоришь.
ЮЛИЯ. Садитесь. Налейте себе, чего хотите, чтоб не всухую.
ЗАМШЕЛЫЙ. Не откажусь, коли с уважением.
НИНА.
ЮЛИЯ. Что? Иван?!
ЗАМШЕЛЫЙ. Ну правильно! Заезжал Иван. Отличный парень Иван, уважительный: угостил меня, как положено. Про борщевик со мной… консультировался, уважительно так…
ЮЛИЯ. Постойте! Нина, перед моим приходом здесь у вас был велосипедист, так?
НИНА. Был. Он и с нами про борщевик заговаривал, а я его к Лукичу направила. Немножко он чудной, велосипедист этот, говорит как-то так…
ЮЛИЯ.
НИНА. Да он сразу себя и назвал. Я потому и запомнила: редко, кто себя назовет, незнакомым-то людям – если трезвый, конечно. А он сходу: «здравствуйте, меня зовут Иван». Нет, вру, по-другому: «мое имя – говорит – Иван». Чудно! А он знакомый вам, что ль?
ЮЛИЯ.
ЗАМШЕЛЫЙ. Кто?
ЮЛИЯ. Иван, с велосипедом! Уважительный!
ЗАМШЕЛЫЙ. Да кто ж его знает… вроде говорил, что поедет… Ну правильно!
ЮЛИЯ. Куда?
ЗАМШЕЛЫЙ. Так куда… Дальше, говорит, поеду. Так и сказал.
ЮЛИЯ. Но куда?! Куда именно дальше?! В какую сторону?!
ЗАМШЕЛЫЙ.
ЮЛИЯ. Помогите мне, Нина! Мне очень нужен мотоцикл вашего друга. На пару часов.
НИНА. Ой, не даст он…
ЮЛИЯ. Я заплачу сколько нужно!
НИНА. Не знаю… пойду, спрошу.
СТАРУХА.