Белый Дозор (под псевдонимом Алекс фон Готт)

– Я точно уже и не вспомню, – улыбнулась та. – Кажется, три пары. Пара моих, обычных, и две пары таких жилистых, костлявых. Они вышли прямо из спины, вот отсюда, – она обняла себя, прикоснулась к своей правой лопатке, – и вот отсюда, – дотронулась до левой. – И пальцы на них были такие длинные и острые, словно копья. Господа насильники от такого зрелища, мягко говоря, остолбенели. Тут-то мы с Всеведушкой сразу прекратили изображать беспомощные жертвы. Вы бы видели, что тут было! Черти ведь, а не люди, натуральные черти, а всяк перед смертью Бога помянул, перекрестился... Чудеса прямо! А Всеведа топором орудует, словно индеец Чингачгук! Она его кидает из любого положения и всякий раз попадает, что называется, в десятку.

– А уж Мариночка наша до того разошлась, когда стала мужичков зубами грызть, что я и то напугалась, – призналась Всеведа. – Да и дерется она, как покойный Брюс Ли. Она одному грудину кулаком проломила, я не вру! А у второго сердце выдернула прямо через ребра!

– Примерно это я и ожидал увидеть, – опускаясь на завалинку у избы, словно заправский дедушка, только вот даром, что без самокрутки, набитой свирепой махрой, прокряхтел Велеслав. – Однако я совсем забыл представить вам некоего молодого человека! Мы же не одни пришли, а с компанией. Вот, извольте: местное дарование, Василий-художник! Рисует просто умопомрачительно, настоящий мастер, и притом изображает невероятные вещи! Что-то я его нигде не вижу... Напугался небось и сбежал?

– Да никуда я не сбежал, – раздался голос откуда-то сверху. – Все задрали головы и с изумлением увидели, что «юное дарование» сидит, как ни в чем не бывало, на крыше и занимается любимым делом, то есть... рисует!

– Я зарисовываю, – словно оправдываясь, пояснил со своей высокой позиции паренек, – а то потом вспоминать, так еще забудешь что-нибудь.

– Удивительное хладнокровие, – поразилась Всеведа. – Достойно уважения, молодой человек.

– Интересный мальчик, – задумчиво протянула Нежuва. – Я понимаю, что это выглядит очень странно, но кажется, мы неспроста его встретили.

– Люди вообще просто так не встречаются. Так что же? Возьмем его с собой? – предложил Велеслав, и все дружно поддержали это предложение, выразив свое одобрение радостными восклицаниями. Парень всем пришелся по душе и своим талантом, и искренностью, и невозмутимым поведением хладнокровного профессионала, для которого важна лишь фактура, а остальное несущественно.

– Эй, Василий-художник, поплывешь с нами? Мы путешественники, ищем что-то вроде Святого Грааля, если слышал про такой. Мы в самом начале пути, – пояснил Велеслав, – и идти нам долго. Ты бы смог увидеть много нового, тебе как художнику это было бы весьма полезно. Что думаешь?

– Я думал, вы и не предложите, – спускаясь с крыши, пробубнил Василий. – Мне только собраться и бабку предупредить, что она меня больше никогда не увидит. Мы ведь сюда не вернемся, правда? – с надеждой глядя на всех этих, более чем необычных людей, спросил он.

– Это верно, – согласился Велеслав. – Нам тут делать нечего. Видал, какие у нас девушки боевые? А заборов, пустых да неукрашенных, здесь у вас еще немало осталось, так что лучше уведем красавиц отсюда подобру-поздорову, покуда они всех тут не распилили к чертовой матери. А бабку-то тебе обязательно предупреждать? Знаешь, есть одно правило, которого всегда нужно придерживаться. Уходя – уходи. Не тяни за собой ничего из старой жизни. Можно подумать, что ты свою бабку любишь. Ты ее любишь? – Велеслав пристально посмотрел в глаза Василию, и тот, выдержав тяжелый взгляд предводителя отряда, отрицательно покачал головой.

– Ну вот ты сам себе и ответил. Поплыли...

Черный Дозор покинул двор, залитый кровью. При появлении людей из калитки псы, чья шерсть на холках была вздыблена, глаза налиты кровью, а с клыков сбегала кровавая слюна, разом изменили свое поведение: они ложились на брюхо, скулили, поджимая хвосты. Отряд проследовал по главной поселковой улице, где редкие прохожие при встрече вели себя по-разному: кто-то с маской испуга, достойной патентованного дебила, жался к забору, кто-то скалил зубы в дегенеративной, пьяной улыбке. У родноверов создавалось впечатление, что они попали в какой-то аттракцион под названием «Комната уродов», настолько неприятными как внешне, так и внутренне были жители Последнего поселка.

Все взошли на борт «Отважного», и Велеслав скомандовал отплытие. Женщины хлопотали в каюте, возле раненых. Стоя на палубе и глядя на постепенно удалявшийся силуэт поселка, чьи очертания становились всё более размытыми, Велеслав обратился к Навиславу:

– Так скажи мне, брат Навислав, всё ли еще уверен ты, что нет ни одного праведника в этом забытом всеми богами месте, где люди давно уподобились животным и погрязли в злобе, а через нее в собственном ничтожестве?

– Уверен, брат, – в тон своему предводителю ответил Навислав, – ведь единственного праведника и пророка мы увели за собой.