Белый Дозор (под псевдонимом Алекс фон Готт)

– Меня не за что благодарить. Мать моя еще три дня тому назад точно сказала, когда вы придете. Она вас давно ждет, – пояснил якут.

– Очень давно, – поддакнула Кунэй. – Раньше нечасто вспоминала, а в последний месяц только и говорит, что о белых людях, которые придут на корабле. Так и сказала: «Приплывут вдесятером, среди них одна женщина, один ребенок и одна Великая Черная Шаманка». Вот, как сказала она. Позвать вам ее? Хотите?

Вдруг полог за спиной Василия отошел в сторону, тот вздрогнул, испуганно отпрянул. В образовавшемся проеме все увидели кошмарного вида старуху, выглядевшую столь ужасно, что, казалось, человеческое существо страшнее нее в природе невозможно найти. Лик ее был черен, седые космы торчали во все стороны, местами обнажая кожу черепа, всю в мелких, крестообразных шрамах, которыми принято покрывать тело у шаманов тех мест. Тело ее, едва прикрытое лохмотьями, было измождено до почти полнейшей дистрофии. Поверх лохмотьев старая карга украсила себя многочисленными бусами из каких-то блестящих, совершенно черных мелких камешков, нанизанных на суровую нитку и, должно быть, довольно тяжелых для нее, так как шея старухи едва держалась под их весом. Казалось, что еще чуть-чуть – и эти бусы перережут тонкую шею, а голова старухи отвалится. Взгляд ее раскосых глаз был безумным и зловещим, ступни босых ног оканчивались кривыми пальцами с длиннейшими желтыми ногтями, что делало их больше похожими на куриные лапы. Руки – кости, обтянутые морщинистой черной кожей, кисти их казались огромными: каждая шириной с лопату, а ногти на пальцах были настолько ужасающе длинными, что загибались внутрь, словно у китайского мандарина, не хватало лишь нарядить их в серебряные или золотые футляры. Все, кроме почтеннейшей четы оленеводов, замерли в ужасе. Тем временем старуха, сделав неколько шагов, подошла к Марине-Нежuве и с невероятным стуком и грохотом костей рухнула перед ней на колени. Нежuва, словно только и ожидавшая появления старой ведьмы, очнулась, сбросила свое оцепенение, выражение ее лица прояснилось, она благожелательно посмотрела на распростертую перед ней старуху и на решительно никому из отряда не известном языке произнесла несколько слов. Эрчим прикрыл глаза, по выражению его лица было ясно, что он всё прекрасно понял. Кунэй вежливо пояснила для остальных:

– Великая Черная Шаманка обращается к матери Эрчима. Только мать Эрчима знает, куда вам нужно идти дальше.

– Мара – Жива – Люба – Нежuва, – прошептал Велеслав, – не оставляешь ты нас, верных слуг твоих, своей милостью. Гой-Ма! Что же она еще говорит ей?

– Просит ее указать вам дорогу.

Нежuва протянула руки над старухой, словно благословляя ту на благое дело. Шаманка немного отползла, встала на четвереньки и, рыча, словно медведица, стала двигаться в сторону Василия. Тот сидел и трясся, будто осиновый лист на ветру, он умоляюще посмотрел на Велеслава в поисках защиты, и тот спокойно кивнул: «Не пугайся». Юный художник еще больше поджал колени, наклонил голову и часто-часто дышал, ему было очень страшно, так страшно, как никогда еще не бывало в его недолгой жизни. Он чуть не умер от страха, когда старая ведьма поднялась перед ним и встала во весь рост. Теперь ее рычание сменили нечленораздельные вопли, затем всё стихло: старуха лишь тихо бормотала что-то, словно читала молитву. Она протянула вперед левую руку и положила ее на голову мальчика. Странно, но Василий вдруг почувствовал невероятный покой и умиротворение, словно благодать сошла на него. Незнакомое прежде ощущение совершенно вытеснило всякий страх. Старуха что-то сказала.

– Просит, чтобы ты встал, – перевела Кунэй.

Василий послушно встал. Старуха вновь заговорила.

– Возьми свои листы, возьми то, где ты рисуешь, возьми свои кисти, – почти синхронно переводила Кунэй речь своей отвратительной свекрови, – закрой глаза, нарисуй то, что увидишь в голове.

– Пусть она уберет руку, – попросил Василий, – я так не могу сосредоточиться. Мне кажется, что я постоянно ем что-то очень вкусное, я и сам не знаю, что, это похоже на мороженое, только гораздо вкусней. В таком состоянии я вообще ничего не смогу нарисовать, кроме чего-нибудь очень легкомысленного.

– Делай так, как говорит тебе она, сынок, – с легким нажимом посоветовала Нежuва. – Она не уберет руку. Так надо, поверь мне.

Василий покорно вздохнул, принял из рук Всеведы свой альбом и обыкновенный, простой карандаш, опустился на корточки, закрыл глаза и начал быстро рисовать что-то. Все, не сговариваясь, окружили паренька и с нетерпением заглядывали в альбом надеясь поскорей увидеть разгадку цели своего пути.

Вначале было непонятно, что за каракули выходят из-под руки юного художника, уроженца Последнего поселка, но постепенно начали проявляться очертания некоей местности, и стало понятно, что Василий рисует... карту! Самую настоящую, в среднем масштабе, но вот только понять, картой какой именно местности является его рисунок, совершенно не представлялось возможности.